Лейтенант Гудзь про себя повторяет заученную еще в училище техническую характеристику:
«Немецкий танк — T-III. Принят на вооружение в 1937 году. Пушка — 50-миллиметровая. Масса — 23 тонны, скорость по шоссе — 56 километров в час, броня лобовая — 50 миллиметров, бортовая — 20. Экипаж — 5 человек. Проходимость по грязи и бездорожью недостаточная».
Деревня растянулась вдоль Волоколамского шоссе, в деревне — немцы. В стороне от Нефедьева в снежной дымке лейтенант вдруг заметил еще одну группу танков. Они казались каменными глыбами, принесенными не иначе как ледником. Гудзь успел сосчитать, вблизи — одиннадцать, в отдалении — семь, итого — восемнадцать.
— Начнем, пожалуй, — сказал он товарищам и неторопливо, по-хозяйски, будто дверь избы, закрыл за собой люк. В танке стало совсем темно, лишь крохотная лампочка синеватым светом выделяла шкалу прицела: при таком скудном освещении глаза наводчика лучше видели местность.
— Заряжай!
Саблин выполнил команду. Звонко щелкнул затвор полуавтомата-пушки. И снова напряженное ожидание. Время, казалось, остановилось. Слышалось только учащенное дыхание заряжающего, да каждый ощущал биение своего сердца.
Почему-то, подумал лейтенант, мгновения перед боем представляются вечностью, успеваешь о многом вспомнить и многое загадать. Но такое обычно бывает, если ты рядовой и тебе надо точно и быстро исполнять команды, да еще если командир предупреждает быть предельно внимательным, ни о чем не думать. Вот именно тогда в голову приходят разные, часто посторонние мысли.
За те секунды, как щелкнул затвор и наступило ожидание, лейтенант Гудзь прикинул: «Восемнадцать на пять — девяносто».
Татарчук, словно угадывая ход мысли командира, хмыкнул:
— Вот житуха! Всем батальоном сидят в тепле, лопают тушенку.
— Татарчук!
— А что, разве не так?
И опять напряженное ожидание. Пока немцы не заводят машины, можно повременить, рассвет запаздывает.
Когда ты командир в бою, некогда предаваться размышлениям. Весь мир сужается до размеров поля боя. И тут главное одно: во всем опережай противника. За первой целью поражай вторую, и так до последней. Наверное, подобным образом действует альпинист, шаг за шагом преодолевая крутизну: ему некогда соображать, сколько секунд он будет падать, если вдруг сорвется, он весь занят своей рискованной работой — продвижением вперед.
И все же танкист от альпиниста отличается: альпинист, если не хочет, может не подниматься в гору и не испытывать себя риском. Танкист обязан вступить в бой там, где прикажут. Здесь свой суровый расчет, своя безжалостная тактика. По тактике у курсанта Гудзя была отличная оценка.