— Куда вы везете меня? — спросила она.
— Успокойтесь, — отвечал я, — эти хижины, которые вы видите, — всего лишь бедная деревушка; обитатели ее слишком заняты, чтобы быть любопытными, и вы останетесь здесь неузнанной никем столько, сколько захотите. Впрочем, если вы хотите скрыться, скажите мне только, куда, и я сегодня, сию же минуту поеду с вами, чтобы защищать вас.
— А если бы я уехала из Франции?
— Везде!..
— Благодарю! — сказала она. — Дайте мне только подумать: я хочу собраться с мыслями. Сейчас у меня болят голова и сердце, силы истощены, и я чувствую себя близкой к помешательству.
— Я исполню вашу волю. Когда захотите меня видеть, велите позвать.
Она поблагодарила меня знаком. В эту минуту мы подъехали к гостинице.
Я велел приготовить комнату в другой части дома, подальше от моей, чтобы Полина не имела повода беспокоиться и сомневаться во мне; потом я приказал хозяйке готовить для мадам только бульон, потому что любая другая пища могла быть опасной для ее больного желудка. Отдав эти приказания, я возвратился в свою комнату.
Там я наконец смог отдаться чувству радости, переполнявшему мое сердце: при Полине я не смел показывать его… Я спас ту, которую любил, воспоминание о которой, несмотря на двухлетнюю разлуку, жило в моем сердце; я спас ее, она обязана мне жизнью. Я удивлялся, какими таинственными путями случай или Провидение вели меня к этой цели. И вдруг я почувствовал смертельный холод, подумав, что если бы не случилось одного из этих маленьких событий или происшествий, цепь которых образовала путеводную нить, ведшую меня в этом лабиринте, то в этот самый час Полина, запертая в подземелье, ломала бы руки в конвульсиях от яда или голода, между тем как я, в своем неведении занятый вздорами, может быть, развлечениями, отдал бы ее в жертву страданиям, — и ни один вздох, ни одно предчувствие, ни один голос не сказал бы мне: она умирает, спаси ее… Сама мысль об этом была ужасна, а думать об этом было невыносимо. Правда, в этих размышлениях, в конце концов, можно найти утешение: исчерпав круг сомнений, они приводят нас к вере, к вере в то, что не слепой случай повелевает миром, но Провидение Божье.
— Я пробыл примерно час в таком состоянии, и клянусь тебе, — продолжал Альфред, — ни одна нечистая мысль не возникла в моем уме или сердце. Я был счастлив, гордился ее спасением. Этот поступок и был моей наградой, и я не хотел другой, став счастливым его исполнителем. Через час она велела позвать меня. Я в то же мгновение встал и бросился к ее комнате: но у двери силы меня оставили, и я вынужден был прислониться на минуту к стене. Горничная вышла, приглашая к Полине, и тогда я превозмог свое волнение.