Как я и предвидел, ночь была холодна, однако тиха и прекрасна. Я укутал графиню шалью и хотел проводить под тент, раскинутый в лодке нашими рыбаками; но чистота неба и неподвижность моря удержали ее на палубе; мы сели на скамейку друг подле друга.
Сердца наши были так полны, что мы сидели, не произнося ни слова. Я склонил голову на грудь и погрузился в раздумья о тех странных и удивительных приключениях, с которыми я так неожиданно столкнулся и которые, очевидно, еще только начинаются для меня, но определят мое будущее. Я горел желанием узнать, по каким причинам графиня Безеваль, молодая, красивая, и, как говорили, горячо любимая мужем, была заключена в подземелье разрушенного аббатства и обречена на верную гибель, от которой я ее избавил. Зачем понадобилось ее мужу объявлять о ее смерти и зачем он положил на смертное ложе тело другой женщины? Уж не из ревности ли?.. Эта мысль с самого начала приходила мне в голову: она была мучительна… Полина любит кого-нибудь?.. Если это так, то все мои мечты рушились, потому что не для меня она вернулась к жизни, а для того человека, которого она любит, ибо он найдет ее, где бы она ни скрылась. Я спас ее для другого: она поблагодарит меня как брата — и только, а этот человек пожмет мне руку, повторяя, что он обязан мне более, нежели жизнью. Потом они будут счастливы, тем более, что их никто не будет знать… А я! Я вернусь во Францию, чтобы страдать, как уже страдал, и в тысячу раз более, потому что блаженство, которое было всегда так далеко, приблизилось ко мне, чтобы еще безжалостнее ускользнуть; тогда наступит минута, когда я прокляну тот час, в который спас эту женщину, или пожалею, что умершая для всего света, она жива для меня — вдали и для другого — вблизи… Впрочем, если она виновата, мщение графа справедливо… На его месте… я не оставил бы ее умирать… но, наверное… убил бы… ее и человека, которого она любит! Полина любит другого! Полина виновна!.. О! Эта мысль терзала мое сердце… Я медленно поднял глаза; Полина, запрокинув голову, смотрела на небо, и две слезинки катились по ее щекам.
— Что с вами? Боже мой! — испугался я.
— Неужели вы думаете, — сказала она, сохраняя ту же позу, — что можно покидать навсегда отечество, семью, мать, и при этом сердце может не разрываться на части? Что можно перейти, если не от счастья, то по крайней мере, от спокойствия к отчаянию без того, чтобы сердце не облилось кровью? Неужели вы думаете, что в моем возрасте можно переплывать море, отправляясь навсегда в чужую страну, и не смешивать свои слезы с волнами, которые далеко уносят вас от всего, что вы любили?..