О! Клянусь вам, не постигаю, как не лишилась я ума в продолжении этой ночи; я считала свою жизнь разбитой. Повторяла шепотом и беспрестанно: я люблю его!.. люблю его! — и это с ужасом столь глубоким, что теперь еще, мне кажется, нахожусь во власти чувства, противоречившего тому, которое, как я думала, овладело мной. Однако все волнения, испытываемые мною, были доказательствами любви, поэтому граф, от которого ни одно из них не ускользнуло, толковал их таким образом. Что касается меня, то подобные ощущения в первый раз волновали мое сердце. Мне говорили, что не нужно бояться или ненавидеть тех, которые не сделали нам зла, я не могла тогда ни ненавидеть, ни бояться графа, и если чувство, которое я питала к нему, не было ни ненавистью, ни страхом, — то оно должно было быть любовью.
На другой день утром, в ту самую минуту, когда мы садились завтракать, нам принесли две визитные карточки от графа Безеваля. Он прислал узнать о моем здоровье и спросить, не имел ли вчерашний случай каких-нибудь последствий. Это столь раннее посещение показалось моей матери простым доказательством учтивости. Граф пел со мною в то время, когда случился обморок, и это обстоятельство извиняло его поспешность. Моя матушка тогда только заметила, что я выглядела утомленной и больной; она встревожилась сначала, но я успокоила ее, сказав, что чувствую себя неплохо, и деревенский воздух излечит меня окончательно, если ей угодно туда возвратиться. Моя мать всегда соглашалась со мной, она приказала заложить коляску, и к двум часам мы отправились.
Я бежала из Парижа с такой же поспешностью, с какой четыре дня назад бежала из деревни, потому что моей первой мыслью, когда я увидела визитные карточки графа, было то, что он сам вскоре явится. Я хотела бежать, чтобы не видеть его больше. Мне казалось, что после его записки я умру от стыда, увидясь с ним. Все эти мысли, проносившиеся в голове моей, так разгорячили меня, что моя мать подумала, что в закрытом экипаже слишком душно. Она велела остановиться и откинуть верх коляски. Тогда были последние дни сентября, приятнейшие дни года. Листья на некоторых деревьях начинали краснеть. Есть что-то весеннее в осени, и последние цветы года похожи иногда на самые первые. Воздух, природа, беспрестанный, меланхолический и неопределенный шум леса — все это рассеяло меня, как вдруг на повороте дороги я заметила мужчину, ехавшего верхом. Он был еще далеко от нас, однако я схватила мать за руку с намерением просить ее возвратиться в Париж, потому что узнала графа, но вдруг одумалась. Как могла я объяснить эту перемену, которая показалась бы беспричинным капризом? Итак, я собралась с духом.