— Тебе не приходило в голову, — говорю я, — что у меня есть дворецкий, который объявил бы о твоем приходе? Невидимость не дает тебе права проникать без спроса в чужие дома. Вот что называется вежливостью, МакКей.
Киаран нюхает одну из ваз. Я хмурюсь. Что он делает? Это какая-то странная привычка фей, с которой я не знакома?
— Твой дворецкий? — говорит он. — Крупный парень с бородой? Я представился, сказал, что прибыл к тебе с визитом, а потом велел уходить и не мешать нам.
— Я заметила, что это становится твоей новой привычкой.
Киаран поднимает вазу.
— Почему у тебя на камине стоят пустые горшки?
— Для красоты.
Он смотрит на них вроде как разочарованно, но в его случае слишком сложно определить.
— Которая бесполезна. Ты знаешь, они прекрасно подходят для хранения внутренностей.
Я давлюсь чаем. Затем, не в силах остановиться, сгибаюсь пополам и кашляю. Горло распухло, мне больно глотать. Я поднимаю руку, демонстрируя извинение.
— Ты заболела? — спрашивает Киаран, ставя вазу на каминную полку.
Я киваю и откидываюсь на подушку, а когда спазм проходит, вытираю вспотевший лоб носовым платком.
— Я упала в Форт.
— Это не кажется мне хорошо продуманным планом.
— Там были sluagh.
Киаран замолкает на миг.
— А-а…
— А-а… — рявкаю я. — Я едва не погибла, и как ты на это реагируешь? Всего лишь «А-а…»?
Киаран не обращает внимания на эту вспышку и, как всегда, отстраненно, спокойно изучает меня.
— Я говорил тебе брать пикси с собой, — напоминает он, усаживаясь на кушетку напротив. — Ты ужасно выглядишь.
— Не у всех непробиваемая фейская шкура, — отвечаю я.
Я почти ожидаю, что он улыбнется. Он учил меня с гордостью носить порезы и синяки, он был первым, кто назвал их моими почетными медалями. Вместо этого я вижу отблеск чего-то в его глазах. Вины? Но все исчезает прежде, чем я успеваю его различить.
Мне странно и неуютно видеть, как Киаран выражает какие-либо эмоции. Я привыкла к нему — бесчувственному и холодному. Но очень часто в нем проявляется нечто более глубокое, и я начинаю задумываться, действительно ли его эмоции так мимолетны или он просто хочет, чтобы я так считала.
Нет, я не могу об этом думать. Я начинаю относиться к нему так, словно он испытывает вполне человеческие чувства.
— Почему ты на самом деле здесь? — спрашиваю я, как бы невежливо это ни звучало. — Это ведь не просто визит.
— Ты должна понимать, что я пришел сюда убедиться, что ты не мертва.
Я едва не захлебываюсь чаем.
— Господи, МакКей! Ты обо мне беспокоился?
«Пожалуйста, скажи, как всегда, чтобы я не очеловечивала тебя снова».