Прежде чем он успевает ответить, я слышу голоса. Киаран смотрит мне за спину, и я оборачиваюсь. Люди, болтая и перекликаясь друг с другом, спешат к Ватерлоо-плейс. Я понимаю, что они ищут причину взрыва. Он наделал слишком много шума.
Черт побери! Придется делать большой крюк по дороге к площади Шарлотты, если я не хочу быть замеченной.
— Просто возвращайся домой, Кэм, — говорит Киаран.
— Но…
— Остальное я расскажу завтра.
Он разворачивается и идет вдоль дороги.
Через час я возвращаюсь к себе в спальню через потайную дверь. Деррик вылетает из гардеробной. Его крылья трепещут так быстро, что их почти невозможно различить.
При виде меня он останавливается и присвистывает.
— Ощущаю потребность сказать: выглядишь ты отвратно.
Я нажимаю на рычаг, который возвращает дверь на место, и ударяю ладонью по деревянной панели на стене.
— Благодарю, — сухо говорю я. — Очень мило с твоей стороны.
И смотрю в зеркало. Мои волосы в полном беспорядке, медные пряди торчат в разные стороны. Кровью забрызганы и лицо, и одежда. На шее синяк, завтра он будет темно-фиолетовым. Деррик прав: выгляжу я паршиво.
— Я закончил платье, — говорит Деррик. — Плату, пожалуйста.
— Закрой глаза.
Деррик покорно закрывает лицо ладонями, и я открываю комод, в котором прячу мед. Маленькая панель внутри отъезжает в сторону, открывая ящик с банкой. Я перекладываю немного ее содержимого в деревянный сосуд и прячу мед.
Потом ставлю чашку на стол.
— Без брызг, пожалуйста.
Деррик со счастливым воплем устремляется к столу. Его ореол сияет золотом, когда он усаживается на краю чаши. Он опускает пальцы в мед и без всякого смущения засовывает в рот испачканную медом руку.
Я ежусь от отвращения и захожу в гардеробную. Сняв грязную одежду и переодевшись в ночную рубашку, я рассматриваю свои руки. Костяшки пальцев после драки с Киараном поцарапанные, опухшие и в синяках. Я опускаюсь на колени возле кувшина со свежей водой и, шипя от боли, погружаю в него руки.
Я не должна была позволять Киарану видеть меня в таком состоянии. Нужно лучше контролировать свой гнев. Он воспримет это как уязвимость, которая намного хуже, чем мои физические ограничения. Слабость. Одно дело — признаваться в этом себе. И совсем другое — вести себя так в его присутствии.
— Проклятье… — бормочу я, вытирая руки. Я не знаю, что буду делать, когда завтра увижу его снова.
К тому времени, как я возвращаюсь, Деррик уже наполовину съел мед. И улыбается мне пьяной улыбкой.
— Как ты поживаешь этим прекрасным, — он икает, — вечером, милая человечица?
— Мне казалось, ты говорил, что я выгляжу ужасно.