Радищев (Жижка) - страница 69

Таким образом, одной рукой он насаждает необходимые условия для успешного развития буржуазно-капиталистического строя в России, а другой — старается задержать это развитие на ступени домашнего производства и тем самым облегчить тяжелое положение трудящихся. Он искренно убежден, что такая форма производства, раздробляя прибыль между многими мелкими производителями, создает им «довольственное житье» и не обогащает одного за счет тысячи.

Радищев в своей философской работе «вооружается противу материализма», но «он охотнее излагает, чем опровергает доводы чистого афеизма» (Пушкин).

В своем трактате Радищев, исходя из субъективного желания (увидеть после смерти детей), доводами, «почерпнутыми не от разума, а от сердца и чувства», пытался доказать бессмертие души человеческой.

Илимский острог

Временный памятник Радищеву Поставленный в Москве в 1918 г. у Триумфальных ворот.

А между тем, материалисты, доводы которых он признает «блестящими и убедительными», доказывают, что

«О, ты желающий жить по смерти… — говорит Радищев устами материалиста — устремляй мысль твою, воспаряй воображение; ты мыслишь органом телесным. Как можешь представить себе, что-либо опричь телесности? Обнажи умствование свое от слов и звуков, телесность явится перед тобою всецела; ибо ты, она, все прочее — догадка». Рай и ад, бог и сатана, воскресение из мертвых и бессмертие души — все это выдумки, изобретенные самим человеком в боязни перед смертью; плод невежественной толпы. «Верь, — говорит Радищев в конце всех этих размышлений, — по смерти все для тебя минуется и душа твоя исчезнет».

Таковы выводы о бессмертии души из блестящих доводов материалистов.

В соответствии с этими доводами Радищев развивает материалистическую теорию познания и считает, что «чувственный опыт является единственным источником наших знаний».

«При первом шаге, — говорит он, — в область не осязательную, находим мы суждения произвольные… заключение наше о бытии духов не иначе может быть, как вероятное, а не достоверное, а менее того ясное и очевидное».

«Увы — говорит он в другом месте, мы должны ходить ощупью, как скоро вознесемся превыше чувственного опыта».

Радищев сам чувствует неосновательность, ненаучность доводов о бессмертии души. «Рассуждения наши о бессмертии души — говорит он — воображению смежны». «Нелепость идеи, доказывающей возможность; вторые жизни» — для него очевидна, но субъективное желание найти самоутешение у него так велико, что он вопреки здравому смыслу говорит: «Пускай я брежу, но бред мой мое блаженство есть».