Руки Уордмэна стиснули спинку койки.
- Да что с вами? - сердито спросил он. - Вам не выбраться от-сюда. Пора бы уже уразуметь.
- Вы хотите сказать, что я не сумею победить. Но я и не проиграю. Это ваша игра, по вашим правилам, на вашем поле, с вашим снаряжени-ем. Если мне удастся сести её вничью, и то неплохо.
- Вы по-прежнему считаете это игрой! - взорвался Уордмэн. - Думаете, все понарошку. Хотите полюбоваться своими деяниями? - Он отступил к двери, махнул рукой, и в палату ввели доктора Эллина. - По-мните этого человека? Спросил Уордмэн.
- Помню, - ответил Ревелл.
- Он только что поступил к нам. Через час ему вживят Сторожа. Можете гордиться, Ревелл.
- Простите меня, - сказал поэт врачу.
Тот улыбнулся и покачал головой.
- Не за что. Я надеялся, что открытое судебное разбирательство поможет избавить мир от Сторожа и ему подобного хлама, - улыбка Эллина сделалась грустной. - Но суд оказался не таким уж и открытым.
- Вы оба слеплены из одного теста, - заявил Уордмэн. - Вас волнуют одни лишь чувства толпы. Виршеплет Ревелл долдонит об этом в своих так называемых "стихах", а вы - в той дурацкой речи на суде.
- О, так вы сказали речь? - с улыбкой спросил Ревелл. - Жаль, что я её не слышал.
- Она не очень удалась, - ответил Эллин. - Я не знал, что суд продлится всего один день, и мне не хватило времени подготовиться.
- Ладно, довольно! - гаркнул Уордмэн. - Еще успеете наговориться. У вас будет на это не один год.
На пороге Эллин обернулся.
- Не уходите, пока я не оклемаюсь после операции, - попросил он Ревелла.
- Собираетесь со мной? - спросил поэт.
- Естественно, - ответил врач.
Тюремщик сник.