1.
Лабарту потерял счет годам. Он провел в пути много лет, шел по степному бездорожью, по лесам, по долинам и горным тропам. И чем дальше он уходил, тем холоднее становились зимы и короче — лето. Много лун шли дожди и снега, и солнце скрывалось за тучами. Но даже к этому он привык и шел вперед, нигде не задерживаясь надолго.
Сперва каждый день был напитан тревогой, каждая ночь — снами о белом огне, сошедшем на землю. Страшно было входить в селения людей, и Лабарту тайно следовал за кочевьями, шел по следам путников, подкрадывался к пастухам, охотился на охотников, вышедших за добычей. Забирал кровь, пока никто не видел, и вновь бежал прочь, оставив жертву мертвой или во власти чар.
Каждую ночь, засыпая на голой земле, он думал: «Я как зверь».
Каждое утро он вдыхал незнакомые запахи, видел деревья и травы, имен которым не знал, слышал голоса птиц, не прилетавших в страну черноголовых.
Каждый день он вслушивался, пытался ощутить — нет ли рядом пьющих кровь — но тщетно. Иногда, сквозь стук собственного сердца и сплетение солнечных лучей ему виделись отблески чужой силы и жизни, — но они были слишком далеки, растворялись, едва возникнув.
Однажды люди пришли, когда он еще спал. Целый род перебирался с места на место, шел вдоль реки. Их шаги, крики детей и лай собак — все смешалось, проникло в сон Лабарту. В этом сне был Лагаш, многолюдный, шумный, полнящийся голосами и теплом жизни. Впервые за долгий срок Лабарту не помнил об огне, сошедшем с неба, и просыпаться было больно.
Но люди, обступившие его наяву, не походили на жителей Шумера. Были вооружены копьями, но не пытались нападать. Говорили — но в непонятной речи не звучала угроза.
Они увели Лабарту к костру, дали одежду, накормили человеческой пищей. Так он понял — если не раскрывать своей природы, люди будут видеть в нем человека.
Он жил среди них три дня, и страх гнездился в сердце, не отступал ни на миг. Лабарту пил кровь украдкой, в темноте, боялся сделать лишний глоток. Каждый шаг, каждое слово наполнял чарами — но, казалось, люди и без того были спокойны.
На четвертую ночь он покинул их, ушел звериными тропами на север.
Но знал теперь, что может неузнанным ходить и по дорогам людей.
2.
Он нашел ее в краю, похожем на крик одинокой ночной птицы.
Здесь было море — волны разбивались о прибрежные камни, окатывали холодными брызгами, голоса чаек звучали как эхо прибоя. Каждый вдох полнился соленым ветром, деревья сгибались, покоряясь буре.