— Я согласен! Я останусь!
Лабарту выкрикнул это, едва Гэр поднялся на холм. Четверо младших разжигали огонь, и никто не из них не взглянул на Лабарту, не попытался заговорить.
Уже наступил полдень. Лабарту чувствовал, что солнце сейчас прямо над головой, скрытое тяжелым камнем. Он не мог больше ждать.
— Я сделаю все, что ты скажешь!
Гэр скользнул по нему взглядом и повернулся к костру.
— Я все понял! — Лабарту сам удивлялся, что все еще может так громко кричать, но голос ему словно не повиновался. — Ты прав, а я нет! Солнце меня оживило, теперь я должен ему служить!
Никто не подошел к нему, никто не ответил. Одна из женщин бросила в огонь сосновые ветви, и, когда повалил дым, все пятеро запели.
Лабарту хотел прервать их, он готов был кричать, пока кровь не пойдет горлом, пока его не выслушают, пока не освободят… Но тот, кто хочет служить солнцу, не должен прерывать слова гимна. Поэтому он замолчал. Они должны поверить. Должны.
Песня смолкла. Лабарту ждал. Ветер дул в лицо, и густой дым ел глаза.
Один за одним младшие покинули храм, а Гэр вновь остался один у костра.
— Я хочу с вами, — сказал Лабарту. Голос был хриплым от дыма. — Я хочу петь с вами. Я…
Гэр взглянул на него, равнодушно, мимоходом, высыпал что-то в костер и ушел, не оглянувшись.
Лабарту зажмурился и прижался спиной к камню.
— Они мне не поверили, — прошептал он.
Страх зашевелился где-то внутри и пополз по телу вместе с жаждой, вместе с кровью. Несколько мгновений он был лишь липким холодом и темной пеленой, а потом превратился в слова. Даже если они поверили, это не важно, говорил страх. Им все равно, во что ты веришь. Ты всего лишь жертва и останешься жертвой.
Они не стали слушать его и ночью. Он умолял, клялся и повторял вслед за ними слова молитвы, задыхаясь от слабости и боли. Слугам солнца было все равно. Они утолили жажду и ушли, оставив его наедине с холодным ветром и дымом костра.
Ночь казалась бесконечной, и в ней не было сна. Солнце зашло, остатки крови словно замерзли в жилах, но беспамятство не приходило. Ночное бдение в храме Солнца. Он попытался сжать кулаки, но не почувствовал своих рук. Ночное бдение в храме Уту…
— Если бы у меня был бог… — прошептал он. — Я бы молился, и он покарал бы их…
Бог? Голос матери. И ее смех, легкий и опасный, как звон мечей. Ожившее воспоминание, на миг заглушившее жажду. Боги не смотрят на нас, Лабарту.
Боги не слушают нас. Голос отца. И что в этих словах, сожаление или гордость? Лабарту никогда не мог понять. Иногда они слышат людей. Мы же можем и сами…
Боги? Он помнил и этот голос и ненавидел его. Но откуда пришли эти слова, из какого видения или сна? Лабарту не слышал их наяву. Боги не властны над нами.