– Ну? – Она подносит сигарету к моим губам, держит ее, пока я втягиваю в себя дым, после затягивается сама.
– Что ну?
– А дальше?
– Дальше как в анекдоте про хохла, который внуку рассказывает, что фашисты поставили его перед выбором: либо расстрел, либо сосать. «И что ты, дедушка, выбрал?» – «Расстреляли меня внучек, рас-стре-ля-ли…»
– Такую ты ересь несешь, – откидывает она одеяло, вскакивает и тянется за шампанским, – просто бред!
– Я не ересь несу, я сочиняю. Я ж писатель.
– Да, пишешь ты классно, – аккуратно кидает она окурок в пустую бутылку, достает из ведерка вторую, – а врешь хреново. Тебе нужно больше писать и меньше говорить.
– Я стараюсь и того и другого меньше.
– Это ты зря! – Она довольно профессионально откупоривает бутылку Laurent-Perrier. – Я бы вот мечтала уметь писать, как ты.
– Я бы тоже хотел, чтобы кто-то писал, как я. А я бы только за гонораром ходил.
– Я официанткой работала два года, – предваряет она мой интерес к ее сноровистым движениям и разливает шампанское в бокалы.
Я протягиваю руку за своим.
– Мы будем еще? – праздно интересуется она, глядя мне куда-то в область солнечного сплетения.
– Ты сколько моих книг прочитала? – тщеславно интересуюсь я.
– Я? – Она выдерживает долгую паузу. – Ни одной! Четверть вот этой пролистала, пока в очереди стояла.
– А чего ты тогда делала на встрече? – смеюсь я.
– Меня подруга попросила подойти и взять автограф. Она по тебе с ума сходит. Если узнает, что мы, – прыскает в ладошку, – что я… глаза мне выцарапает. Слушай, – проникновенно цокает она языком, – а давай ты ей напишешь что-нибудь специальное. Может, фотку твою пошлем?
– Давай. Только с твоего номера… сама понимаешь.
– Хорошо.
– Лист бумаги и ручку. Сигарету. Как подругу зовут?
– Олеся!
«Олеся! Ты моя любимая читательница!» – аккуратно вывожу на листе формата А4.
– Ну и про меня что-нибудь, – застенчиво улыбается она.
– «У тебя самая лучшая подруга на свете». Так пойдет?
– Ага.
– Теперь кладем на грудь. Вот. Попал я в кадр? Фотай. Черт! – В тот момент, когда срабатывает вспышка айфона, я теряю сигаретный уголь, который сначала прожигает лист бумаги, потом, кажется, кожу на груди.
– Ой-ой-ой! – Айгуль дует мне на грудь. – Может, водой?
– Не надо, – в порыве дешевого геройства я прикуриваю остаток сигареты.
– А может, не водой? – блядским движением она облизывает губы и целует меня в грудь. Спустя некоторое время отрывается и, положив подбородок мне на грудь, смотрит прямо в глаза и шепчет:
– А ты никогда не думал, что будет, если рассказать все как есть?
– В каком смысле? – искренне не понимаю я. Слова «как есть» вызывают легкий велопробег мурашек по спине, будто мне есть что скрывать. Будто бы существует это мифическое «как есть».