Что-то нашептывает сырой земле.
О чем ее шепот? Поверьте, не знаю сам.
О солнцепеке, может, или о тишине.
Что как туманом густым обернула нас —
И потому-то шепотом, а не вслух.
Нет, не послышался звук этот в праздный час,
Не снизошел на меня, как чудесный дух.
Что больше правды – унизило бы любовь,
Ту, что рядами на землю уложит луг,
Ни клевера не пощадив, ни чистяков
И распугав ярких зеленых змей.
Быль – самый сладкий сон, что увидит труд.
Луг осеняет шепот косы моей [3].
[32] Мы теперь редко обращаемся к поэзии как к источнику знаний, но здесь мы видим, что острый взгляд поэта замечает больше, чем взгляд ученого. Фрост понял смысл того, что мы теперь именуем «потоком», и суть «телесного познания» задолго до того, как психологи и нейрофизиологи представили эмпирические доказательства существования этих феноменов. Его косарь – не приукрашенный крестьянин, романтическая карикатура на трудящегося человека. Это фермер, человек, занятый тяжелой работой в безветренный жаркий летний день. Он не мечтает о «праздных часах» и «снисхождении чудесного духа». Он весь сосредоточен на своей работе: на ритмичности движений косьбы, на тяжести косы в руках, на ложащейся под ее лезвием траве. Он не ищет большей истины вне труда – труд и есть истина.
«Быль – самый сладкий сон, что увидит труд»
Это очень таинственная строчка. В ней поэт отказывается от какого-то более высокого смысла – смысл этих слов заключается в них самих. Но совершенно ясно, что и в этой строчке, и во всем стихотворении Фрост подчеркивает первостепенную важность действия и в жизни, и в познании. Только через труд, вводящий человека в мир, мы приближаемся к пониманию сути бытия, «были». Это понимание невозможно втиснуть в слова. Это понимание не может быть яснее. Оно – не более чем шепот косы. Чтобы его услышать, надо тесно слиться с его источником. Труд – будь он физическим или умственным – это нечто большее, чем способ сделать какое-то дело. Труд – это способ созерцания, способ увидеть мир лицом к лицу, а не через волшебное стекло. Действие делает восприятие непосредственным, приближает нас к реальным вещам, привязывает к земле, хочет сказать Фрост, как любовь привязывает нас к возлюбленной. Труд указывает нам наше реальное место в мире.
Фрост – поэт труда. В своих стихах он всегда возвращается к тем священным моментам, когда «я» растворяется в мире, как написал он в другом своем стихотворении: «Лишь там, где труд с игрою неделимы, они сполна плоды нам принесут» [4]. Литературный критик Ричард Пуарье в своей книге «The Work of Knowing» («Труд познания») очень отчетливо описал взгляд поэта на сущностную важность тяжелого труда: «Любая тяжелая работа, отражающаяся в его стихах, – косьба или сбор яблок – способна проникнуть в видения, мечты и мифы, составляющие сердцевину реальности, представляющие облеченные в слова формы, понятные тем, кто может читать их с определенной мерой неопределенности и с безразличием к практической ценности. Знание, добытое ценой таких усилий, может быть призрачным и изменчивым, как сон, в отличие от практического приобретения. Это знание не так эфемерно, как осязаемые практические результаты труда, такие как деньги и еда» [5]. Принимаясь за работу, физическую или умственную, в одиночку или группой, люди обычно ставят себе какую-то определенную практическую цель, мысленно видят результат труда – например, стог сена, которым будут кормить скотину. Но только в процессе труда приходят они к еще более глубокому пониманию самих себя. Теперь для них главным становится косьба, а не сено.