— Если они просто так придут к Моффету, — медленно сказал юноша, — некоторые из них могут быть убиты.
Доминиканец молчал.
— Некоторые из них точно будут убиты. Моффет ни за что не даст им уйти живыми!
— А может, и нет, — сказал Педро. — Видите ли, есть такая вещь, как долг, которая не имеет ничего общего с гордостью. Возможно, долг этих людей заключается в том, чтобы увести Рыжего Моффета из города — чтобы он больше не представлял для вас опасности. Его гордость заставит его драться. Никто не знает наверняка, чем все закончится. Но, знаете, многое можно сделать с помощью мягкого подхода — и веревки. Сыромятный аркан в руках моего соплеменника может стать ножом, дубиной — или силком, достаточно крепким, чтобы удержать рвущегося на свободу льва. Может быть, действительно будет лучше, если вы позволите мне обратиться к своим друзьям!
Ингрэм покачал головой — с решимостью еще более яростной, чем прежде.
— Это мой собственный бой, — сказал он, — и я должен сам довести его до конца. Никто другой не может поднять руку вместо меня!
— Значит, вы умеет обращаться с пистолетом? — с надеждой спросил доминиканец.
— Умел. Но теперь я не ношу оружия.
— О, — воскликнул монах, — тогда у меня есть шанс оказать вам услугу. Я принесу вам револьвер…
— Нет, — перебил его юноша. — Евангелие говорит мне, что нужно делать в подобных случаях. Не противься злу!
— Наш Бог, — сказал доминиканец, — учит нас посредством иносказаний и редко говорит прямо. Однако Он прекрасно понимал, что разговаривает не с ангелами и не с демонами. Он хотел, чтобы мы воспринимали Его как человека, обращающегося к людям.
Ингрэм вдруг улыбнулся.
— Если бы даже у вас было двадцать языков, — сказал он, — вы все равно не смогли бы убедить меня! Спасибо, что зашли.
— Значит, я потерпел поражение?
— Нет, не поражение. Вы сделали для меня все, что могли.
— И что вы теперь будете делать?
— Молиться, — ответил Ингрэм.
— В таком случае, молитесь и за Моффета, — сказал монах. — Потому что ему грозит опасность совершить ужасное преступление! Ох, брат, в этом городе вы были почти на пороге счастья, а теперь, боюсь, вы оказались еще ближе к скорби!
— Я в руках Господа, — произнес священник с суровым выражением лица.
— Надеюсь, — сказал доминиканец, — что он укажет вам верный путь.
Он медленно побрел к двери, два или три раза останавливаясь и оборачиваясь к своему юному другу, словно новые аргументы готовы были слететь у него с языка; однако монах решил, что ни один из них не достигнет цели — таким каменным было выражение лица Ингрэма.
Проводив взглядом удаляющегося брата Педро, Ингрэм посмотрел поверх крыш домов, от которых поднимался дрожащий жар, на широкую жгучую поверхность пустыни.