— Старина, — сказал Моффет, — из всего хорошего, что когда-либо для меня делали, лучшее…
Его речь прервал львиный рык священника:
— Моффет, с какой стати ты вышел из своей камеры?! Возвращайся туда немедленно!
— Я? — переспросил Моффет, моргнув от удивления. — Послушай, Ингрэм, ты вдоволь порезвился с овцами, но это не значит, что…
— А ну марш в свою камеру… щенок! — приказал Ингрэм.
— Только после тебя… — начал Рыжий Моффет.
Сообразив, что его слова не оказывают особого эффекта на это забрызганное кровью оборванное чудовище, Рыжий сопроводил свою речь мощным ударом правой снизу, прямо в челюсть Ингрэму.
Это был честный удар, от всего сердца, известный во многих городах и лагерях ковбоев Западных штатов. Когда он достигал цели — это была верная смерть, внезапный мрак или долгий сон. Но на этот раз удар почему-то не достиг цели. Голова священника слегка отклонилась в сторону, и тяжелая рука Моффета пронеслась у него над плечом; а потом, когда Рыжий стремительно вошел в клинч, Ингрэм двинул правым кулаком от колена, вложив в этот удар всю силу своей распрямившейся спины.
Удар пришелся Моффету точно под челюсть, заставил ноги ковбоя оторваться от пола, а голову — резко откинуться на спину. Сознание Рыжего окутала пелена тьмы, колени подкосились, и он рухнул на руки Ингрэму.
Священник поднял ковбоя и отнес в его камеру, бережно положил на койку и сложил ему руки на груди.
— Ты часом не убил его, Ингрэм? — в благоговейном ужасе спросил заместитель шерифа, не отрывавший взгляда от Моффета, пока Ингрэм выходил из камеры и закрывал дверь.
— Нет, — сказал Ингрэм, — он придет в себя через несколько минут. И, — добавил он, оглядевшись, — я надеюсь, что теперь здесь все будет спокойно, Бинни?
— Приятель, — усмехнулся Дик Бинни, — да в этом городе еще месяц никто не осмелится устроить беспорядки — после того, что ты сегодня натворил! И вообще — раз такие дела, предлагаю пожать друг другу руки!
И, раз такие дела, они пожали друг другу руки.
Невозможно описать то, что кипело в душе Реджинальда Ингрэма, когда он отпустил руку заместителя шерифа. Потому что в этот момент Ингрэм внезапно вспомнил, кто он такой. И осознал, что, как бы ни называлось его поведение, оно уж точно не подобало священнику!
Однако у преподобного не было времени ни обдумать произошедшее как следует, ни решить, как увязать все, что наделали его кулаки, с Евангелием. Ход его мыслей был прерван стуком лошадиных копыт, доносившимся с улицы. Через несколько секунд всадники остановились возле тюрьмы.
— Опять проблемы! За мной, Ингрэм! — крикнул Бинни, хватая ружье. — Это наверняка дружки тех парней, что сидят в камерах. Если они попытаются силой выломать дверь, я точно снесу кому-нибудь башку! Ингрэм, ты мне поможешь?