— Это звучит достаточно забавно.
— Да, но ты не увидишь этого, поскольку будешь в гостиничном номере вместе с руководителем твоей предвыборной кампании выторговывать голоса делегатов у всевозможных политических боссов, которые начнут требовать что‑то взамен, прежде чем сделать тебя президентом. Если обойдется без непредвиденных оказий и ты все‑таки добьешься выдвижения своей кандидатуры, тогда начнется президентская кампания.
— Ты имеешь в виду, что после всего этого я могу еще проиграть?
— Несомненно! Половина из тех, кто боролся за президентское кресло, именно на этом этапе остались ни с чем.
— Знаешь, папа, после рассказанного тобой мне что‑то совсем не хочется быть президентом.
— Слава создателю! Ты этим осчастливишь свою мать и меня!
НЕ ЗНАЮ ДАЖЕ, ЧТО СКАЗАТЬ
Вскоре после того, как были разоблачены подготовленные по указанию Макнамары[1] пентагоновские документы о войне во Вьетнаме, меня посетила приятельница — маленькая пожилая леди в теннисных туфлях.
— Ну, — сказала она, держа в одной руке газеты, а в другой теннисную ракетку, — что ты теперь думаешь о вашем президенте Линдоне Джонсоне?
— Не знаю даже, что сказать…
— На всем протяжении избирательной кампании 1964 года он называл Барри Голдуотера[2] поджигателем войны, а сам, оказывается, секретно планировал бомбежку Северного Вьетнама.
— Очень больно полагать, что президент дошел до подобных дел, — сказал я.
— Не могу забыть тех дней на теннисном корте, когда ты заявлял, что мой Барри — опаснейший ястреб, стремящийся вовлечь нас в войну, которую у нас нет никаких шансов выиграть.
— Позвольте, маленькая пожилая леди в теннисных туфлях, — взмолился я. — Каждый может ошибаться!
— Не говори мне этого после всех издевок над людьми, которые поддерживали на выборах Барри Голдуотера! — воскликнула она. — Вы смеялись над нами, вы тихо ржали на своих политических сборищах, вы называли нас куклуксклановцами. А тем временем ваши ребята обдумывали, как спровоцировать Вьетнам, чтобы предать адовой бомбежке Ханой.
— Знаю, в газетах это звучит не больно‑то хорошо, — сказал я, — но уверен, что есть какое‑то объяснение всему случившемуся. Быть может, бывший президент Джонсон расскажет об этом в своей книге.
— Сынок, я жду эту книгу. Она станет величайшим романом после «Истории одной любви»[3].
— Нехорошо так говорить! — пробормотал я.
— А что они говорили о моем Барри? Ведь Линдон Джонсон попросту втирал очки американскому народу.
— Ну, это слишком сильно сказано…
— Что? Разница между двумя кандидатами была в том, что Барри говорил: «Убей!», а Линдон: «У меня нет намерения эскалатировать войну!» А теперь, когда Линдон приходит вечером домой, он намечает все новые места для бомбежек в Северном Вьетнаме.