– Спасибо, спасибо тебе, папуля. Большое спасибо!
Он опять взял ее за плечи и отстранил от себя, на этот раз – мягко и улыбаясь. Однако во взгляде все равно сквозила грусть. И сейчас, почти тридцать лет спустя, Джесси не сомневалась, что эта грусть не входила в первоначальный сценарий папиной постановки. Печаль была искренней и неподдельной, но вместо того, чтобы что-то поправить, это только ухудшило ситуацию.
– Ну что ж, решено: я молчу, ты молчишь? Хорошо?
– Хорошо!
– И даже между собой мы это больше не обсуждаем. Отныне и во веки веков, аминь. Сейчас мы выйдем из этой комнаты, и сегодня ничего не было, хорошо?
Джесси с готовностью согласилась. Но тут она вспомнила тот странный запах и поняла, что задаст еще один – последний вопрос, прежде чем они «выйдут из этой комнаты».
– И вот еще что. Прости меня, Джесс. Мне очень стыдно. То, что я сделал… это мерзко и отвратительно.
Джесси помнила: говоря эти слова, он смотрел в сторону. Все это время он сознательно доводил ее до истерики – заставлял чувствовать груз вины и внушал страх неотвратимой расплаты. Пока он мучил ее, угрожая разоблачением и добиваясь того, чтобы она уже точно никому ничего не сказала, он смотрел ей прямо в глаза и ни разу не отвел взгляда, а когда извинялся, его взгляд скользил по рисункам, разделявшим комнату. Это воспоминание породило в ней странное чувство: смесь пронзительной грусти и жгучей ярости. Он совершенно спокойно врал ей в лицо, но прятал глаза, когда говорил правду.
Она помнила, как хотела сказать ему, что извиняться не нужно, но все-таки промолчала. Потому что боялась, что если она сейчас скажет хоть слово, он передумает и расскажет все матери. Но самое главное, даже тогда – в десять лет – она понимала, что он должен был перед ней извиниться.
– В последнее время Салли была со мной холодна, что верно, то верно. Но это меня не оправдывает. Даже не представляю, что на меня нашло. – Он рассмеялся, по-прежнему пряча глаза. – Может быть, это затмение виновато? Если да, то слава Богу, что мы больше его не увидим. – Он умолк на мгновение и добавил, словно про себя: – Господи, если мы ей ничего не расскажем, а она как-то узнает сама…
Джесси прижалась к нему и сказала:
– Она не узнает. Я никогда ей не скажу, папуля. – Она помедлила и добавила: – Да и что я могу сказать?
– Правильно, – он улыбнулся, – ведь ничего не было.
– А я… Ведь я не…
Она взглянула на него, надеясь, что он поймет, что она хочет спросить, однако он лишь смотрел на нее, озадаченно подняв брови. Улыбка сменилась озабоченным выражением ожидания.