…
Девочка подошла ближе. Трава мягко шуршала под ее босыми ногами.
Не левую руку, Джесси. Ты можешь освободить правую. Это уже последний шанс, и я тебе не обещаю, что все получится. Я говорю только, что это возможно. Вопрос только в том, хочешь ты жить или нет.
Разумеется, я хочу жить!
Еще ближе. Эти глаза… глаза цвета дыма, которые как бы стараются быть голубыми, но никак не дотягивают до желанного результата… Джесси казалось, что они смотрят ей прямо в душу.
Правда?
Ты что, рехнулась?! Неужели ты думаешь, что мне очень хочется тут лежать… прикованной и совершенно беспомощной… и дожидаться, пока …
Джесси снова открыла глаза – глаза цвета дыма, которые как бы стараются быть голубыми, но никак не дотягивают до желанного результата, – и обвела комнату взглядом, в котором читался застывший ужас. Увидела мужа, который теперь лежал в совершенно невообразимой вывернутой позе и невидящими глазами таращился в потолок.
– Мне очень не хочется тут лежать, прикованной и совершенно беспомощной, и дожидаться, пока не стемнеет и он не вернется за мной, – сказала она пустой комнате.
Закрой глаза, Джесси.
Она закрыла глаза. Малыш в старой синей ночнушке с желтым восклицательным знаком смотрела на нее все так же спокойно и ласково. Но теперь Джесси увидела и вторую девочку – толстушку с прыщавым лицом. Той, другой, девочке не повезло. Она не спаслась, как Малыш, и уже не спасется. Разве что иногда сама смерть кажется нам спасением – причем Джесси уже дошла до того состояния, когда подобные мысли не кажутся страшными, когда ты готов их принять. Толстая девочка либо задохнулась в колодках, либо у нее был какой-то приступ. Лицо у нее было багрово-черным, цвета грозового неба. Один глаз чуть ли не вываливался из глазницы, второй походил на раздавленную виноградину. Изо рта вываливался язык, кровящий в том месте, где она прикусила его в последней агонии.
Джесси поежилась и повернулась обратно к Малышу.
Я не хочу, чтобы все кончилось так. Я не знаю, что со мной будет, но я не хочу, чтобы все кончилось так. Как тебе удалось вырваться?
Я просто выскользнула, – отозвалась Малыш. – Выскользнула из лап дьявола и поднялась прямо на небо.
Джесси вдруг обозлилась.
Ты что, не слышала, что я тебе сказала?! Я уронила эту дурацкую баночку с кремом! Пришла собака, она меня напугала, и я уронила крем! И как мне теперь …
А еще я помнила про затмение, – резко проговорила Малыш с видом человека, раздраженного необходимостью соблюдать правила этикета, сложные и совершенно бессмысленные: ты делаешь реверанс, я кланяюсь, все жмут друг другу руки. –