– Меня убедил телефон, – сказала я Брендону. – Когда я выбралась из наручников и попробовала позвонить, линия была мертвой, как Эйб Линкольн. Когда я сняла трубку и не услышала ни гудков, ни шумов, я убедилась, что была права – в доме действительно кто-то был, и он перерезал телефонный провод. Поэтому я сорвалась как ошпаренная и бросилась к машине. Я раньше не знала, что такое настоящий страх, Брендон, пока до меня не дошло, что я там одна, ночью в лесу, и где-то поблизости притаился незваный гость.
Он улыбался, но теперь это была не сердечная дружеская улыбка. Обычно так улыбаются мужики, когда задумываются о том, что женщины – существа безнадежно глупые и их нельзя выпускать на улицу без няньки.
– Ты подумала, что кто-то обрезал провод, когда сняла трубку с одного телефона, в спальне, и не услышала гудков?
Все было не так, и подумала я не то, но я все равно кивнула. Во-первых, так было проще. А во-вторых, я уже знала, что бесполезно что-то доказывать мужику, который глядит на тебя вот с такой вот улыбочкой, которая как бы говорит: «Ах эти женщины! Без них жить нельзя на свете, нет, и пристрелить их всех тоже нельзя!» Ты меня понимаешь, Рут. И ты понимаешь, почему в тот момент мне больше всего хотелось поскорее закончить этот разговор.
– Он был отключен от розетки, – сказал Брендон. И тон у него был как у доброго и терпеливого дядюшки, который объясняет малолетней племяннице, что это ей только кажется, что под кроватью сидит злое чудище, но на самом деле там никого нет. – Джералд сам его отключил. Наверное, не хотел, чтобы его доставали с работы; не хотел, чтобы ему помешали отдыхать в законный выходной и, уж тем более, чтобы прервали его маленькое и невинное развлечение с наручниками. Он отключил телефон и в коридоре. Но телефон в кухне работал. Я это знаю из полицейских протоколов.
И вот тогда, Рут, свет померк. Я вдруг поняла, что все эти люди – все полицейские, которые были на озере, – сделали определенные выводы насчет того, как я справилась с ситуацией и почему я делала именно то, что делала. Большинство этих действий шло мне только в плюс, но мне все равно было обидно осознавать – да что там обидно, меня это просто взбесило, – что свои выводы они сделали не на основе того, что я им говорила и что они обнаружили в доме, а лишь потому, что я женщина, а для них поведение женщин вполне предсказуемо.
Если смотреть с этой точки зрения, то между Брендоном Майлероном в его элегантном костюме-тройке и старым констеблем Тигарденом в его драных джинсах на красных подтяжках нет вообще никакой разницы. В отношении к женщинам все мужчины одинаковы, Рут… я в этом уверена. Большинство из них научились скрывать свое снисходительное пренебрежение, но, как говаривала моя мать: «Даже дикаря-каннибала можно научить Святому писанию».