— Помнишь, ты рассказывала о ткачихе…
Райнер узнал, где живет несчастная женщина, и несколько раз навещал ее в трущобах Старого города. С тех пор как Нерис была у нее, ничего не изменилось — пустая комната, голодные дети и прялка в углу. Он отнес им немного денег и еды и пообещал помочь. В следующий раз он взял с собой Нерис. Индианка смотрела на них пустыми глазами, иногда тень страданий и боли падала на изможденное лицо, а дети, увидев гостя, с криками бросились к нему и все норовили засунуть грязные ручки в карманы пиджака. Самый маленький цеплялся за волосы сестры, он был очень слаб и едва моргал, старший снова достал драгоценную шаль и в отчаянии протягивал ее европейскому благодетелю:
— Купи, купи…
Нерис мягко отвела его руки в сторону и попросила Райнера сказать на кашмирском языке, что они хотят помочь им просто так и не требуют ничего взамен.
— Канихама — родина той женщины, — объяснил Райнер. — Я навел справки, поговорил с местными и выяснил, что мужчина, с которым я только что разговаривал, — ее отец.
Бородатый индиец поздоровался с Нерис. Она поприветствовала его на кашмирском языке, он низко поклонился в ответ. К ним вышла женщина. Ее волосы и нижнюю часть лица закрывали мягкие волны пашмины.
— Они спрашивают, не хочешь ли ты посмотреть на их работу, — сказал Райнер.
Один из домов был больше остальных. Возле стен стояли деревянные скамейки — люди могли работать на улице под ярким солнцем. Внутри оказалось одно большое помещение. Десяток деревянных столбиков поддерживали потемневшие от времени потолочные балки. В очаге горел огонь. Ароматный дым уносился вверх по железному дымоходу. Почти все свободное пространство комнаты занимали ткацкие станки. Нерис поверить не могла, что кто-то может управляться с этим хитросплетением нитей и мелких деревянных деталей и делать прекрасные шали. В комнате было очень тихо. Никто не разговаривал. Единственными звуками было шуршание нитей, пропускаемых через туго натянутую основу, и стук рамы, прижимающей разноцветные нити.
Едва гости переступили порог, размеренный рабочий ритм был нарушен, началась суетливая беготня. Ткач, который сидел ближе всего к Нерис, вскочил со своей скамьи и жестами пригласил подойти ближе. За его действиями наблюдали еще один мужчина, несколько женщин и группка любопытных детей, которые пританцовывали у открытой двери, но не решались зайти в мастерскую. Наконец ткач свернул белое полотно, защищавшее готовый фрагмент шали от солнечных лучей и пыли. Нерис с любопытством посмотрела на почти готовую шаль кани. Великолепные павлиньи перья в обрамлении сложного узора из цветов и турецких «огурцов» и цвета, чистые, словно созданные самой природой, заставили ее затаить дыхание и замереть в восхищении. Перед ней была не просто шаль, а нечто, волшебным образом вобравшее в себя всю красоту кашмирского лета: от полуденного аквамарина до предрассветных серебристо-серых тонов, от голубого неба до темно-зеленой озерной глубины.