— Ты был прав насчет бобов, — хихикнула Меир.
Рис и темно-коричневый дхал>[28] едва ли можно было назвать съедобными.
— Нужно запить, — сказал Бруно и снова открыл флягу с коньяком. — Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
Меир не испытывала в этом затруднений благодаря выпитому коньяку. Она начала с первого, что пришло в голову:
— После смерти отца мы с сестрой и братом решили продать старый дом. Я выросла в этом доме. Непростое решение, но у нас не было возможности присматривать за ним. Мы бы приезжали только на выходные, а все остальное время дом стоял бы пустым. Там было бы грустно, пыльно и куча паутины. Но я до сих пор чувствую связь с этим местом. Сегодня почему-то особенно остро почувствовала.
— Понимаю, — тихо сказал Бруно, — продолжай.
Меир рассказала ему о последних днях в доме. Ни с кем, кроме него, она не решалась говорить об этом. Если кто-то расспрашивал ее, она отнекивалась и уверяла, что все в порядке.
Эйрлис и Дилан ушли раньше. Эйрлис сложила вещи в машину (еле все поместилось), положила папку и список на переднее пассажирское сиденье и уехала первой. Дилан открыл для нее ворота. Эйрлис покинула отчий дом без лишних сантиментов, словно вычеркивая очередной пункт из своего списка. Меир и Дилан остались стоять во дворе. Она посмотрела на гнездо, которое свил дрозд в ветках белой сирени. Дилан взял ее за руку.
— Не грусти, — сказал он.
— Это светлая грусть, — отозвалась она. — Мы были счастливы здесь, правда?
— Ты про детство?
Дом, двор, лужайка перед крыльцом — все напоминало о минувших деньках.
Меир сама ответила на свой вопрос:
— Да, очень счастливы, только вот не понимали этого тогда.
Они рассмеялись: в детстве Меир ненавидела жизнь в деревне. Дилан поцеловал ее в лоб и тоже уехал. Меир была рада возможности провести еще несколько часов наедине со старым домом. Она прошлась по пустым комнатам, закрыла все двери. В кухню залетел шмель, Меир выпустила его на волю, а потом сама вышла на улицу, устало прислонилась к каменной стене, окружавшей сад. Она посмотрела на серые стены, на желтые кляксы мха на крыше, на окна, как будто вырезанные ножом в толстых стенах, на весь дом, который цеплялся за склон холма и так долго простоял на этой земле, что издали его можно было принять за обломок серой скалы, торчащий на зеленой лужайке. У Меир осталось еще одно дело. Она перелезла через стену, воспользовавшись тем же выступом, который помогал ей в детстве убегать вместе с Диланом в поля. Она прошла по высокой мокрой траве мимо холма, который облюбовало стадо овец, и направилась прямо к небольшому леску.