- Прекратить!- Обернувшись к автоматчикам, он приказал уже им.- Мешок забрать, а этого однорукого сюда.
Безмолвно взиравшая на все это очередь, стала негромко переговариваться. Зрители-интенданты тут же, изображая служебное рвение, кинулись разнимать дерущихся. Причем, мордатого просто оттолкнули, а избитому однорукому заломили его единственную руку и таким образом передали подоспевшим автоматчикам. Тут из очереди вдруг выскочила немка, обычная для того времени немка, худая, обносившаяся, на вид где-то лет тридцати пяти, но видимо она выглядела старше своего истинного возраста. Она подбежала к машине и со слезами на глазах стала причитать, обращаясь к Ерохину:
- Herr Ofizier! Mein Mann ist nein Faschist. Er dient an SS nicht. Er ist eine invalide! Herr Ofizier…
По всей видимости, это была жена однорукого, но в очереди они стояли порознь, не показывая, что одна семья и таким образом рассчитывали получить больше продуктов. Такие вещи жестко пресекались и виновные жестоко наказывались, но… Но немцы уже поняли, что русский порядок, это далеко не немецкий порядок и подобный обман в девяти случаев из десяти вряд ли раскроют. Жена однорукого продолжала молча стоять в очереди и когда ее мужа начали бить за мешок крупы, боясь и место потерять и того, что их обман может раскрыться. Но когда его скрутили и повели к коменданту, а мордатый вслед начал орать, что это эсесовец, которого надо расстрелять… Тут она уже не выдержала. Ерохин внешне остался равнодушен к мольбам женщины, хоть его уровень знания немецкого языка позволял ему понять, что именно она кричала.
Однорукого посадили на заднее сиденье между автоматчиками, после чего комендант приказал ехать… назад в комендатуру. Увиденное почему-то вызвало у Юрия столько внутренних эмоций и размышлений, что он решил отменить посещение подстанции. Однорукий сидел молча, сутулясь и утирая носовым платком разбитые нос и губы. Его тусклый взгляд выражал полную обреченность – по всему он готовился к самому худшему…
В своем кабинете Ерохин приказал оставить его одного с немцем. Один из автоматчиков удивленно осведомился:
- Товарищ капитан, как же можно вам с ним одному? Ведь это явно недобитый фашист.
- Вы же его обыскали?... Обыскали, оружия у него нет. Так чего же мне боятся? Подождите в коридоре, я его лично допрошу.
Когда автоматчики вышли, Юрий указал немцу на стул для посетителей:
- Setzen sie sich.
Однорукий облизал запекшиеся от крови губы и осторожно присел на край стула… Не сразу наладился контакт. Немец явно не мог понять, чего от него хочет русский комендант. Ко всему мешало поверхностное знание немецкого Ерохиным. Немец, наконец, сообразил, что комендант желает услышать нечто вроде его военной биографии. Он видимо решил, что причина такого интереса в том, что кричал тот мордатый, называя его эсесовцем. И однорукий начал быстро и не очень внятно, потому что у него по-прежнему кровоточили губы, говорить… Видя, что комендант плохо его понимает, он заговорил медленнее и даже стал использовать русские слова и словосочетания. Он примерно в той же степени, что Ерохин немецким, владел русским языком, на, так называемом фронтовом уровне. Ерохин не хотел привлекать штатного переводчика комендатуры, он вообще не хотел, чтобы кто-то стал свидетелем его разговора с этим одноруким немцем.