Возвратилось солнце, стаял снег. Полезли из земли лопухи и иван-чай. Начал зарастать огород, закрапивело вдоль стен, бревна снова засырели. Тих вышел из дому, перекинулся ежом. Лучше в лесу сгинуть, ящере на обед попасть, чем смотреть, как все рушится.
По дорожке раздались шаги, из-за поворота показались люди. Впереди, размахивая руками, бежала Дашка, за ней с двумя рюкзаками - один на груди, другой на спине - шел ее отец. Мать приотстала, но Тих понимал, что придет и она. Дачники вернулись.
- Хо-хо! - воскликнул мужчина, ломясь прямиком через высокую траву. Стоит хибара! Из снарядных ящиков сколочена, а стоит, ничего ей не делается!
"Как же, не делается... - подумал Тих. - Полный подпол плесени."
Секунду Тих колебался, потом юркнул в щель между жердями, а оттуда сквозь сырую стену домой.
Один за другим пошли дни почти нормальной жизни, только теперь Тих все время помнил, что это ненадолго, и скоро дом опять опустеет.
Однажды Тих сидел в закутке и от нечего делать перебирал наломанные из ветхих жердочек поленья, чтобы сухими были, когда понадобятся, как вдруг услышал крик:
- Ежик! - кричала Дашка. - Папа, смотри, наш Белый Коготь бежит!
Во дворе послышалась возня, потом мужской голос произнес:
- Нет, это другой, наш не такой.
- Давай его с Белым Когтем познакомим? Вдруг это ежиха, тогда у них семья будет.
Тих невесело усмехнулся: ну вот, теперь его собираются женить на ежихе.
Пленника поднесли к лазу, и он, спасаясь от жадных человеческих рук, сразу протиснулся в закут. Это был не еж, а кто-то из своих. Тих долго смотрел на гостя, пока, наконец, признал. Перед ним был старый приятель и сосед Шир. Толстяк Шир исхудавший и облезлый, со слезящимися глазами, несчастный и больной.
Тих заволновался, всплеснул руками, побежал в дом, принес горстку гречневой каши и теплого чаю, даже варенья в банке зачерпнул, чего прежде себе не позволял. Уложил Шира поудобнее, в головах взбил жомку сухого клевера. Шир смотрел благодарно, из глаз текли слезы.
- Как же тебя так? - причитал Тих. - Неужто в городе?
- В городе, Тихушка, - зашептал Шир. - Страшно там. Жилья нет, домища каменные, огромные; стены мертвые - не пройти. Люди не живут, а только бестолковятся. Ты, Тихушка, не поверишь, мне там, чтобы прокормиться, в поганую крысу приходилось перекидываться. Только крысам там и вольготно. А у тебя тут славно.
Тих вздохнул и не стал ничего рассказывать.
Понемногу Шир выправился и остался жить при Тихе. В дом не заходил нельзя в чужой, разве что раз в год, в гости. Тих тоже все больше сидел в закуте среди дров. Иногда целый день жили ежами, забывая принять свой облик.