— А потом вы обнаружили, что…
— Да, через месяц. Я была счастлива, комиссар! Думала, я верну Арнальдо сына, которого он потерял, подарю ему семью и счастье. Я не искала его и не писала. Знала, что он должен приехать сюда, представление назначено на эти дни, и я ждала. Ждала, чтобы самой сказать о ребенке. Я хотела увидеть выражение его лица в тот момент и ни за что в мире не отказалась бы от этого.
— Когда он приехал, вы сразу же разыскали его?
— Конечно сразу. Я подошла к нему, как только он пришел в театр готовить генеральную репетицию на второй день после приезда. Он сказал мне, что нам надо быть осторожными, что его секретарь следит за ним и доносит жене обо всем. Дескать, мы увидимся завтра в пансионе «Бельведер». Я сказала ему, на какой трамвай надо сесть, поскольку, если бы он приехал в экипаже или в такси, все бы это заметили. И мы встретились там.
— Тогда вы сказали ему?
— Нет. Он устал и нервничал. Мне было неприятно говорить ему это, когда он в таком состоянии. Это такая прекрасная новость и такая важная, что я не хотела сообщать ее кое-как. Потом он уснул, а когда проснулся, было так поздно, что он чуть не опоздал на генеральную репетицию. Я попрощалась с ним и сказала, что люблю его. Потом мы по отдельности приехали в театр.
Ричарди наклонился вперед, он знал, что сейчас начнется главная часть рассказа.
— Итак, мы с вами дошли до вечера двадцать пятого.
Он увидел, как вздрогнула Маддалена. Потом она оглянулась, снова дотронулась до своего живота и пристально взглянула на Ричарди.
— Я должна знать, что вы хотите сделать, комиссар, мне надо думать не только о себе. Я не дам моему сыну родиться на каторге. Вы знаете, как поступают в таких случаях. Ребенка отдают в детский дом, и там он выживает сам по себе, как выживала я. Я не позволю, чтобы моего сына за ставили жить, как жила я. Что скажете?
Ричарди знал, что Маддалена права и что ее сын ни в чем не виноват. Но комиссар думал и о Несполи, о слезе, которая оставила след на щеке Микеле этим утром. И о слезах Вецци. Может ли он простить Маддалену вместо этих двоих?
— Я тоже не хочу заставить ребенка родиться на каторге. Однако отправлять человека, который не совершил никакого преступления и виноват лишь в том, что любит женщину, на каторгу на тридцать лет — это, знаете ли… А женщина его использовала.
Маддалена покраснела.
— Я хотела только защитить своего сына. Я хотела и хочу дать ему жизнь лучше, чем моя.
Ричарди даже на долю секунды не отвел взгляда от ее глаз.
— Рассказывайте дальше.
На секунду стало тихо. Маддалена знала, что комиссар не выпустит добычу из когтей, пока не узнает правду. Она могла только рассказать, как все произошло, и надеяться на огонек доброты, который светился в глубине зеленых и словно стеклянных глаз.