— Куда же он ходил?
— Этого я не знаю. Вечером он возвращался в гостиницу очень поздно и сразу же шел спать, даже не поздоровавшись, как обычно. Мы с синьором Марелли целых два дня играли в карты в салоне с видом на Везувий.
Больше Басси ничего не мог сказать и был отпущен. Ричарди задумался, но тут Майоне нарушил молчание:
— На железнодорожной станции можно проверить перенос заказа билетов, узнать, куда и когда ездили все трое. Управляющий еще не пришел, может быть, заставляет себя ждать, чтобы придать важности своей особе. Сообщить вам, когда он придет?
— Конечно. А теперь, наконец, уйди отсюда.
Уже взявшись за ручку двери, бригадир остановился и сказал:
— Если вы разрешите, комиссар… я хотел бы кое-что сказать.
— Говори.
— Уже три года, как я работаю рядом с вами. Вы знаете, с тех пор, как мой сын… Лука… В общем, в то время вы стали мне дороги. Никто не хочет работать с вами. У нас даже говорят, вы не человек. Потому что вы говорите мало и неохотно, работаете много и не останавливаетесь, пока не найдете виновного. Но мне нравится работать так, потому что наша работа не такая, как другие.
— И что же?
Майоне продолжил не сразу, хотя твердо решил досказать до конца то, что подготовил.
— Так вот. Никто не уважает вас больше, чем я. И никто не знает лучше меня, что вы вкладываете всю душу и все силы в работу. Но… вам уже больше тридцати лет, и по возрасту вы мне в сыновья годитесь. Своего сына я потерял. Иногда я смотрю на вас и думаю, какой вы хороший человек. И в душе очень добрый, я это чувствую и знаю. Но вы один, комиссар. А когда человек один, он вянет и умирает. Я бы за эти годы умер сто раз, не будь у меня жены и детей. Наша профессия такая, работа понемногу занимает в жизни все больше места, как вино, когда оно заливает погреб. В конце концов она заполняет собой всю жизнь. Это ошибка так жить.
Ричарди слушал его молча. Может быть, ему стоило упрекнуть бригадира за фамильярность. Но тот был так смущен, и это тронуло Ричарди. Лицо Майоне покраснело, он постукивал ногой по полу и смотрел на переплетенные пальцы своих рук. «Пусть он продолжает», — решил Ричарди.
— Я иногда говорю об этом с женой. Она ведь знает вас — помнит, как вы поздоровались с ней на похоронах. И мы говорим, что такому человеку, как вы, грех быть одному. Все время работа и работа. Знаете, я иногда даже думал… Есть мужчины, которым не нравятся женщины, не интересуются ими. И я думал, комиссар, не в обиду вам будь сказано, что, может быть, вы из таких. Но сегодня… эта синьора. Пресвятая Богородица! До чего она красива! И так ведет себя, когда муж только что умер, хотя он и был негодяем, это все говорят. Поэтому я дал бы вам совет, как отец сыну. Вы можете заявить мне: «Как ты смеешь, Майоне! Не лезь в чужие дела!» Но если я промолчу, меня совесть замучит. Комиссар, оторвитесь от работы на полдня и сводите эту синьору куда-нибудь пообедать.