Среди сыпучих песков и отрубленных голов (Гартевельд) - страница 20

Беседа, благодаря тому, что пришлось говорить через переводчика, шла вяло. Мы только все время выражали свое удовольствие, а текинцы улыбались и пожимали нам руки, причем глаза их под черными папахами выражали искреннюю сердечность и радость.

В конце концов, в двух огромных мисках принесли плов из риса, баранины и курицы. Вокруг одной из них уселись текинцы, а около другой — мы. Плов был удивительно вкусен, а рис совершенно бел и поразительно рассыпчат. Я, конечно, не знаю секрета приготовления риса текинских хозяек, но говорят, что он довольно сложен. Во всяком случае, тут есть чему учиться нашим метрдотелям.

Способ еды, однако же, немного портил наш аппетит: текинцы преспокойно вылавливали пальцами из общей миски куски мяса и рис и отправляли добытое в рот. Но для нас они достали ложек.

По окончании трапезы, я записал несколько мотивов у текинских музыкантов, и всей гурьбой мы вышли на площадку. Оттуда старшина повел нас в другую свою кибитку (женскую), где в парадных костюмах, все обвешанные серебряными украшениями и монетами, встретили нас обе его супруги. Каждая держала на руках ребенка. Одна из этих дам была уже старуха, а другая совсем молодая. Но обе были непозволительно некрасивы. Стояли они рядышком, посредине кибитки, и живо напомнили мне автоматические фигуры берлинского Паноптикума. Обе бессмысленно улыбались своими птичьими глазами, тихо качая на руках маленьких текинцев.

В одной из следующих кибиток мы увидели молодую и (я глазам своим не верил!), довольно миловидную текинку, трудившуюся над ковром. Работа эта очень нелегка и требует большого терпения. Недаром за девушку, умеющую работать ковры, платят самый большой выкуп.

При нашем обходе аула, нас сопровождали не только «сливки общества», но и вся огромная толпа, для которой мы, несомненно, представляли такой же интерес, как и она для нас.

При взгляде на эту толпу, я подумал: наверное, между ними не все ели плов, и (как пишут в поваренных книгах) «вольный дух» поднялся во мне. Я выразил желание осмотреть жилище кого-нибудь из самых бедных текинцев.

Толпа зашумела, загалдела и, смеясь, указала на одного из своих сограждан. И все мы отправились к нему.

Войдя в его кибитку, я был приятно поражен.

Не было, конечно, тех богатых ковров и шелковых подушек, что я видел у старшины, да и домашняя утварь была много проще. Но кибитка была такая же просторная и сделана из того же материала. Около очага сидела его жена с четырьмя мальчиками, и все они ели плов.

А старшина, через переводчика, сказал мне: «Алмех-Адлах побогаче меня — у него четыре сына, а у меня только два».