Работы в Умани для меня не нашлось, и мы с мамой и братом ездили на прополку овощных культур в частное хозяйство. Хоть мне было всего пятнадцать лет, но от взрослых я не отставала. С раннего утра и до позднего вечера мы были в поле. Палящее солнце в зените невыносимо жгло, и не было сил работать, но уйти с поля запрещалось. Наши руки за день были стёрты в кровь, боли уже не чувствовалось. Самое обидное для меня было в конце дня, когда хозяин с нами рассчитывался. Мне платили в три раза меньше, чем взрослым, и даже на четвертинку буханки не хватало. Маминой дневной зарплаты хватало лишь на полбулки хлеба.
В один из дней, когда мы были в поле, которое было недалеко от дома, я услышала крик своего брата. Я побежала на его зов о помощи, чтобы его защитить и успокоить, но в меня полетели камни. Украинские подростки забрасывали брата комьями земли и камнями. Он кричал и плакал от боли. Я схватила его за руку, и мы вместе убежали к маме. Маленький Меня шёл к нам сообщить, что пришла, наконец, долгожданная весточка от папы, который выслал первый перевод — тридцать рублей, огромные в то время для нас деньги. Мы впервые смогли купить продукты, а мама приготовила нам хороший обед.
Папа написал, что работает в Опытном поле, где учёные открыли сельскохозяйственный институт. Он занят работой по хозяйству: обеспечивает дровами, водой, топит печку, убирает территорию. В один из летних дней, когда на коров и лошадей напал мор — сибирская язва, страшная болезнь, нужен был доброволец, чтобы заняться уничтожением животных, и папа вызвался провести эту работу. За неё хорошо платили, но это было и очень опасно для здоровья. Вот тогда у него появилась возможность скопить немного денег и выслать нам.
Отец приехал за нами только через четыре года. Он рассказал, что работа там найдется каждому, есть крыша над головой, нет антисемитизма, кругом живут евреи, а местного населения почти что и нет. Недолго думая, мы собрали наш бедный скарб, сели на поезд и вместе с другими переселенцами поехали в Биробиджан. Меня сразу направили учительницей в посёлок Бира, но жить там было негде, с квартирами было ещё очень плохо, и тогда предложили переехать работать в Лондоко. Там я вышла замуж, и уже потом мы переехали в Тихонькую. Муж мой был счетоводом. Он был не еврей, но родители его были «субботниками». Они приняли иудейскую веру, по субботам собирались, читали молитвы, соблюдали шабат, еврейские праздники.
В Тихонькой я устроилась работать в еврейском детском саду, русский я тогда почти не знала. Сейчас, конечно, кое-что из идиша ещё помню, но многое уже позабыла. Родители наши, переехав в Биробиджан, поселились в небольшом доме барачного типа, который был рядом с лесозаводом. Каждое лето в сезон дождей река поднималась так высоко, что в доме стояла вода. Когда она спадала, мои дети ходили на речку с банкой ловить маленькую рыбёшку, которую мама жарила или варила нам рыбный супчик.