– Полная фигня, – сказала она.
Каждая фотография со словами превратилась в мешанину ярких размазанных красок. Где слов не было – сплошная чернота. Все остальное – смазанные контуры. Виной тому, вероятно, медленная пульсация стен. Помимо прочего, они выделяли тепло или какое-то иное излучение, портившее снимки. А ведь я не взяла с них образец! Да, я видела, что слова – это организмы. И я знала, что стены тоже принадлежали организму, но мозг-то считал их частью сооружения. Действительно, зачем брать с них образец!
– Согласна, – сказала топограф, неверно поняв, из-за чего я выругалась. – Что с образцами?
– То же самое. Ничего, – вздохнула я, все еще рассматривая снимки. – Карты? Документы?
Топограф фыркнула.
– Ни черта. Ровным счетом. Кроме того, что все будто помешались на маяке: смотрели на него, ходили туда, жили в нем, черт возьми.
– То есть мы так ничего и не узнали.
Топограф никак не отреагировала.
– Что будем делать дальше? – спросила она с явной неохотой.
– Поужинаем, – сказала я. – Потом обойдем периметр – убедимся, что психолог не прячется в кустах. Составим план на завтра.
– Я тебе скажу, чего в этом плане точно не будет. В туннель мы больше не пойдем.
– В башню.
Она свирепо посмотрела на меня.
Спорить было бесполезно.
* * *
На закате с болота вновь донеслись знакомые стоны. Мы ужинали у костра, и я не сразу их расслышала, занятая поглощением пищи. Она казалась очень вкусной – не знаю, почему. Я остервенело все уплетала, а топограф испуганно косилась на меня. Говорить было не о чем. Любой разговор так или иначе привел бы к составлению планов, а мои планы ей бы не понравились.
Ветер усилился, полил дождь. Даже в сумерках я могла разглядеть каждую каплю – идеальный жидкий кристалл, сверкающий всеми гранями. Я чувствовала аромат моря, чуть ли не наяву видела медленно накатывающие волны. Ветер казался живым, проникал сквозь кожу и приносил с собой запах сырой земли и камыша. Внутри башни мне удалось забыть, насколько обострилось мое восприятие. Я почти привыкла к этому, но иногда вспоминала, что еще вчера была другим человеком.
В дозоре мы стояли по очереди. Лучше не выспаться, чем позволить психологу подкрасться незамеченной. Она знала, где расположена каждая растяжка вокруг лагеря, а у нас не было времени их переставить. В знак доброй воли я разрешила топографу караулить первой.
Посреди ночи она залезла ко мне в палатку, чтобы разбудить меня, но я уже проснулась: гремел гром. Поворчав, топограф легла спать. Сомневаюсь, что она мне доверяла – по-моему, после пережитого за день она не могла больше держаться на ногах.