— Может, на обследование направим? — предложил ее коллега.
— Зачем? И так ясно, что принудительное лечение ему противопоказано, — отрезала врач тоном, не терпящим возражений.
Комлев попытался настоять на своем, но Любовь Лукинична жестко произнесла:
— Знаете, товарищ! Мы вашей специфики не касаемся.
— Да, да, — поддержал ее врач. — Принудительное лечение противопоказано. Сейчас мы соответствующие бумаги оформим и забирайте.
В коридоре мясник хлопнул Комлева по плечу:
— Зря ты на меня так. Я бы уже сколько скалымил. Может, забежишь ко мне? Свежую говядинку должны подвезти.
Комлев привез лаборанта и работягу в народный суп. Это было давно не ремонтировавшееся здание. По коридорам слонялись любопытные старушки, которым там и делать было нечего. Заглянул в узкий, словно стиснутый стенами кабинет судьи:
— Я к вам. У меня два материала о направлении в лечебно-трудовой профилакторий.
— Ну, давайте, где материалы? — хмурый мужчина в пиджаке и при галстуке тяжело оторвал от стола голову.
Комлев подал папку.
— Так. Характеристики. Заключения наркологической экспертизы… — судья быстро листал бумаги.
— Можете не проверять, все на месте, — проговорил Комлев.
— Ладно, заводите своих.
Комлев позвал. Те зашли.
— Значит, больные, — судья посмотрел на работягу, перевел глаза на лаборанта и изумился: — Профессор! Ты-то как, родной, сюда лопал? Что, не мог позвонить? Не волнуйся. Что-нибудь придумаем, — произнес и глянул на работягу. — Знаешь, подожди-ка в коридорчике. Я сначала с этим гражданином разберусь.
— Да ты не шебутись на него. А со мной все нормально. Все, как надо, — сказал лаборант.
— Как нормально! Ты шутишь.
Какие уж тут шутки. Доконали меня магарычи.
Надо оклематься. Заочники вот где сидят. Я сам напросился. Ну, кинь мне годок.
— Ты и даешь, старик! Сколько живу, не было у меня такого, чтобы дружбана на отсидку…
— И корешку моему тоже дай годишко, — лаборант показал на сникшего работягу. — Мы с ним уже, как двойняшки. Не скучно будет. Вместе сядем, вместе выйдем, — хлопнул по плечу. — Просторной души человек!
— Само собой, — оживился тот.
— Эх ты, предатель… Но хотя бы отъезд-то обмоем? — стал что-то писать судья.
На следующий день Комлев в вагоне пригородного пассажирского поезда вез работягу и лаборанта. Конечный пункт — профилакторий. Состав занудливо тащился, останавливаясь на всех встречных полустанках, где из первого вагона местным жителям продавали хлеб. За окном виднелись перелески, поля, хутора, отдельные развалившиеся хаты… Лаборант рассуждал вслух:
— Сколько же я попил?.. Мать ты моя честная!. Трудно представить. На кафедре три трезвенника на том свете, и ведь не пили: терпели, лечились, таблетки горькие глотали. А я пил, можно сказать, в усладу. Потому и жив. Помню, мы городище одно раскопали. И там, надо же, сосудик, прямо как граненый стакан. Только из бронзы. Так мне доцент Татькин, покойник, царствие ему небесное, и говорит: это предмет культа. А я: ну и хорошо, применим по назначению.