На это Игнат не нашелся, что ответить, и проследовал за мальчиком к дому.
Из сеней дохнуло крепким сивушным запахом, прелью и табаком. Игнат закрылся рукавом, но поймал на себе серьезный взгляд Сеньки и опустил руку — мальчика обижать не хотелось.
— Сень-ка-аа!
Хриплый окрик, будто рев потревоженного в берлоге медведя, вспорол сонную тишину дома. Мальчик поежился, поднял худые плечи, и Игнат почему-то поежился тоже, словно был повинен во всех бедах этого паренька.
— Не бойся, — твердо сказал он и ободряюще потрепал Сеньку по макушке. — В обиду тебя не дам.
Мальчик слабо кивнул, но промолчал. Толкнул рассохшуюся дверь со следами белой, давно облупившейся краски, и Игнату захотелось прикрыться рукавом снова: запах перегара валил с ног.
— Сенька! Не чуешь, что зову?
Пересыпая слова крепкой деревенской руганью, с засаленной скамьи начал подниматься рыжий и тощий мужик. Не устояв на шатких ногах, он ухватился немытой серой лапой за колченогий стол, и тот пошатнулся тоже. На пол полетели пустые стаканы и бутылки, соскользнула к краю, но чудом удержалась тарелка с остатками пиршества — селедки и репчатого лука. Мужик выругался снова и сощурил воспаленные глаза, разглядывая вошедших.
— Где тебя черти носили? — пробормотал он, икнул.
Мальчик набычился и буркнул под нос:
— Вот. Пана тебе привел. Говорить с тобой хочет, а ты пьяный…
— Какого такого… пана, — мужик с трудом ворочал языком, и в голосе его слышалась неприкрытая агрессия. — Пусть убирается к черту! Я сам себе пан!
Он попытался подбочениться, но не удержался и повалился грудью на стол. Балансирующая на самом краю тарелка сверзилась вниз, разлетелась на глиняные осколки. Мужик снова забормотал под нос ругательства, проклиная и собственного сына, и пришлого пана, и все человечество до прародителя Адама.
Этого уже Игнат не мог стерпеть никак.
Сжав внушительные кулаки, он хмуро произнес:
— Довольно сквернословить! Пост скоро начнется. Какой пример вы сыну подаете?
Пьяница поднял голову и снова вперился в Игната остекленевшим взглядом вытащенного из озера карпа.
— Кто это в чужой монастырь со своим уставом суется? — прохрипел он и снова попытался принять вертикальное положение. — Было время, я таких умников на один ноготь сажал, а другим придавливал! Будет еще всякий дурак, у кого молоко на губах не обсохло, меня! Эрнеста Горского! В родном доме уму разуму учить! Тьфу!
Мужик отхаркался, сплюнул себе под ноги мутную слюну.
Игнат шагнул вперед, и пол отозвался протяжным скрипом.
— Это кто здесь дурак? — с вызовом начал он.
Но сделать ничего не успел.