Сенька пожал острыми плечами.
— Чего не знаю, того не знаю, дяденька. Он мне не говорит, только уезжает далеко на север — каждую весну, когда снега сойдут. Бывает, по несколько месяцев пропадает. А потом приедет, покрутится и снова в путь. Это хорошо, если по приезду пьянствовать не начнет. А когда начнет… хоть святых выноси.
Сенька махнул чумазой ладошкой, будто говоря: "Чего уж там. Дело привычное".
— Что ж его мамка твоя не осадит? — спросил Игнат.
Он вспомнил, как бабка Агафья лупила рушником пьяного Ермолу, вспомнил своих земляков, и невесело усмехнулся. Спина тотчас отозвалась саднящей болью — не забыть об этом теперь, навсегда с Игнатом печать человеческой подлости.
— А нет у меня никакой мамки, — простодушно ответил Сенька, и пояснил. — Померла от болезни.
Болью кольнуло снова — на этот раз сердце.
"А ведь я так и не навестил родительские могилы, — подумал Игнат. — Навещу ли когда?"
А вслух сказал:
— Прости…
— Ничего, — с деланным равнодушием отозвался мальчик. — Давно это случилось. Тогда батя и выпивать начал. Жениться ему надо было, — тут Сенька вздохнул и покачал вихрастой головой. — Не женился. Да что теперь рассуждать…
"Я своих родителей и вовсе не помню, — подумал про себя Игнат. — Как тяжело…"
Показалось, что мальчик отвернулся — смахнуть непрошенную слезу. Защипало и у Игната в глазах, а потому он поспешил сменить тему:
— Так кто же за тобой присматривает, пока отца нет?
— Тетка Вилена присматривает, соседка, — с неохотой отозвался Сенька. — А лучше бы никто не присматривал. Я и сам уже взрослый, могу и кашу приготовить, и дров нарубить.
— Обижает она тебя?
Сенька снова пожал плечами.
— Что ей до меня? Одно слово — не родной, у самой трое, мал мала меньше. Так-то она меня и кормит, и много работы не задает. Только иногда Горским отродьем кличет. Да я не обижаюсь. Слово-то не обидное. Чуешь, как звучит? — мальчик прицокнул языком, пробуя слово на вкус. — От-рода. Род это мой — Горские мы. Так чего обижаться? Верно?
— Верно, — с улыбкой согласился Игнат.
Они подошли к полуразваленной хибаре. Болтающаяся на одной петле калитка старчески вздохнула и нижним краем прочертила в земле глубокую борозду. Сенька на правах хозяина первым вошел на захламленный двор, пнул подкатившуюся под ноги бутылку и виновато посмотрел на Игната.
— Пьет все… Уже и не лезет, а все пьет… — он поморгал рыжими ресницами и попросил:
— Ты уж, дяденька пан, его сильно не бей, ладно?
— С чего мне его бить? — удивился Игнат.
Сенька ухмыльнулся и пояснил:
— Хороший тумак только на пользу будет. Так тетка Вилена говорит.