— Спасибо, дядя Касьян, — поблагодарил Игнат, и принялся вылезать из кабины.
Ноги почему-то подгибались. Наверное, так действовало волнение. Или напряженная тишина, которая почему-то воцарилась в окружающем его воздухе, ставшем вдруг плотным и наполненным ожиданием.
(…например, ожиданием нового прихода нави…)
Игнат сглотнул вставший в горле комок. Чемодан грузом пригибал его к земле, хотя почти все припасы были съедены в дороге, а дополнительная пара шерстяных брюк надета еще до прибытия на станцию Солонь.
И он вздрогнул, когда на его плечо легла твердая рука.
— Боишься? — это был Касьян, который тоже выбрался из кабины и теперь стоял рядом, втягивая морозный воздух, словно учуявшая след гончая.
В голосе его не было насмешки, а только серьезное понимание. Сочувствие даже.
— Давай, я провожу тебя? — предложил он. — Вдвоем не так страшно.
Игнат молча кивнул. Ответить что-либо он сейчас был не в состоянии — рот почему-то склеило липкой слюной, а глаза защипало, словно северный ветер кинул в лицо пригоршни снега.
Он снова сделал пару неверных шагов. Под ногами захрустел нетронутый снег. Но Игнату показалось, что не он шагнул навстречу дому, а бревенчатая, почерневшая изба прыгнула ему навстречу, перегородила путь. Черная дверь на заржавленных петлях напоминала плотно сомкнутые челюсти людоеда, готовые вот-вот раскрыться и проглотить целиком двух нежданных гостей.
— Тяжело возвращаться в прошлое, — сказал Касьян, и его голос прозвучал глухо, будто со дна деревянного бочонка. — Особенно, когда прошлое столь неприглядно.
— Ничего, — через силу выдавил Игнат. — Бабушка Стеша говорила, что рано или поздно приходится выходить на бой со своими бесами. И побеждать их.
Он взялся за ручку двери и потянул.
Сначала рассохшаяся дверь не хотела поддаваться. На помощь Игнату пришел дядя Касьян. Ржавые петли протяжно заскрипели, дверь застонала, словно мучающаяся ревматизмом старуха, потом нехотя поддалась. На Игната дохнуло запахом нежилого помещения, сырости и пыли.
— Не бойся, — повторил Касьян, и юноше показалось, что он больше успокаивает самого себя. — Бабка Стеша добрая была. Даром что знахарка.
"Добрая, — подумал Игнат. — Она спасла деревню. Спасла всех, кроме…"
Рядом чиркнул колесиком зажигалки Касьян. Он успел свернуть самокрутку и теперь поджег ее, затянулся горьковатым дымом.
— Работы здесь, конечно, конь не валялся, — резюмировал Касьян, подняв повыше руку с горящей зажигалкой. — Ну да ты парень крепкий. Выправишь со временем.
Тусклый свет снаружи почти не пробивался сквозь забитые окна, и помещение освещал только огонек Касьяновой зажигалки. Игнат сумел разглядеть покренившийся потолок с оборванной нитью лампочки, белый, будто выпавший зуб великана, облупившийся бок печи, железную кровать с набросанными на ней истлевшими тряпками. В темном углу, на неумело сколоченной дощечке, стояли образа. И Игнат вспомнил, как своими руками выстругивал этот импровизированный киот.