Работники «Динамо», которые знали историю братьев Старостиных, рассказывали мне, что в сталинские лагеря их отправили за воровство. Политика была здесь ни при чем! То есть посадили-то их по закону. Другое дело, они не для себя воровали, а для команды. Но какая разница! Уже потом из них сделали жертв политических репрессий. Но нас тогда это мало интересовало.
Дед обязательно приходил в раздевалку и перед матчем, и во время перерыва. У него был свой стул, он на него садился и все слушал и видел. Его слово порой было решающим. Сначала шумел Бесков, потом вступал Дед. Во время матча Старостин сидел на скамейке вместе с командой, а Бесков мог наблюдать за игрой с трибуны. Дед был начальником команды, который работал с ней 24 часа в сутки. Для игроков он был как отец. Его так все и воспринимали. Бескова же боялись.
Дед говорил коротко и лаконично. В этом смысле он был гением. Но больше всего меня поражало то, что он говорил очень конкретно. Двумя-тремя словами попадал прямо в точку. Помню, перед Киевом Бесков что-то долго рассказывал. Потом обратился к Старостину:
«Николай Петрович! У вас есть что сказать?» — «Два слова».
Он всегда говорил: «Два слова».
Дед начал:
«Знаете, если вас каждого поставить друг против друга с киевлянами, физически им не проиграет только Бубнов. Остальные с вами что угодно сделают. Поэтому если вы с ними будете тягаться в физике, проиграете. Играйте в свою игру. Ни под кого не подстраивайтесь. Тогда уже им будет ж… Забивайте, они вас не поймают».
То есть он повторил то же самое, что Бесков, только простыми и доступными словами. Причем произнес все это очень спокойно, сняв тем самым напряжение. Если Бесков мог закипеть, то Старостин всегда говорил спокойно, без накачки: «Мужики вы или не мужики?»
Рассказывают, однажды в перерыве Дед обратился к Нетто:
«Игорь! Ты можешь встряхнуть команду?» — «Не могу, Николай Петрович». — «Почему?» — «Эти бараны меня не слушают!»
И это говорилось на полном серьезе. «Бараны», а там половина — олимпийские чемпионы — попадали на пол. Вот такие разговоры были.
После игры все суетятся, бегают, а Дед уже работает. Надо собираться, надо успеть на поезд или самолет, и Дед никому не дает возможности расслабиться независимо от того, выиграли или проиграли. Но это не мешало Деду попить чайку. Он любил чай. Кофе не пил, только чай.
Еще он любил поговорить. Со мной, как мне казалось, вел довольно откровенные разговоры. В «Спартаке» никто к нему не мог подойти, как я, и начать беседовать. Может быть, он чувствовал, что я видел в нем уникального человека и ценил каждую секунду общения с ним. Он ко мне тоже с уважением относился, тем более что я дурацких вопросов не задавал. Интересовался историей, культурой, а Николаю Петровичу было что на эти темы рассказать.