София тебя, видать, не кормит.
Зачем вы так говорите, спрашивает он с набитым ртом.
Ну как же, обед только кончился, а ты опять голодный.
Он молчит. Рот занятый.
И до ужина не долго ждать. Часа три четыре, говорю.
Он в буфете роется, ложку для сметаны ищет.
Приметил кукурузную лепешку, и лепешку туда же, в стакан со сметаной покрошил.
Пошли мы на веранду, он уселся, ноги на перила, сметану из стакана прямо в рот гребет. Как свинья у корыта.
Ты видно почуял вкус к еде, говорю.
Он ничего не говорит. Жрет.
Я взглянула в сторону их дома. Вижу София лестницу к дому тащит, приперла к стене и на крышу лезет с молотком. На ей старые Харповы штаны напялены, волосья в платок убраны. Залезла, и давай молотком стучать что есть сил. Треск такой, будто стреляет кто.
Харпо лопает и за ей смотрит.
Потом рыгнул, извинился, отнес в кухню ложку со стаканом, сказал до свидания и отправился до дому.
И теперь, пусть хоть что кругом творится, хоть мир рушится, Харпо ест. На уме одна еда, хош днем, хош ночью. Живот толстеет, сам нет. Брюхо уже такое, будто у ево там завелся кто.
Когда рожать будешь, спрашиваем.
Ничево не отвечает. За очередным пирогом руку тянет.
Уважаемый Боже,
Харпо ночует у нас на эти выходные. В пятницу вечером, все уже спать улеглися, слышу, плачет будто кто. То Харпо сидит на ступеньках и плачет, так и кажется, сердце у ево щас лопнет. У-у-у да у-у-у. Уткнулся лицом в ладони, по подбородку слезы и сопли в три ручья. Дала я ему носовой платок. Он выбил нос и ко мне поворотился. Гляжу глаза у него заплывшие, не глаза, а щелочки.
Што с глазами-то у тебя, спрашиваю.
Он хотел соврать, да сил видать не было.
Софиина работа, говорит.
Ты ее еще в покое не оставил? спрашиваю.
Она моя жена, говорит.
Ну и што, што жена? Раз жена, значит на ее с кулаками можно? Она тебя любит. И жена она хорошая, работящая. Собой пригожая. С детьми умеет управиться. В Бога верует. По мужикам не таскается. Что тебе еще надо?
Харпо застонал.
Штобы она делала, што я ей говорю. Как ты.
О Господи, говорю я.
Папаша тебе скажет делать, ты делаеш. Скажет не делать, не делаеш. Ежели не слушаеш ево, он тебя бьет.
Иной раз и так бьет, слушаю я или нет, говорю.
Вот именно, говорит Харпо. А София делает, чево хочет, на мои слова ноль внимания. Я начинаю ее уму разуму учить, а она мне фонарь под глаз. У-у-у, и опять заплакал.
Я у ево платок отобрала. Столкнуть его што ли со ступенек вмете с фонарем евоным, думаю. София мне на ум пришла. Ишь, с луком и стрелами охочусь, говорит.
Не всякую бабу можно бить, говорю. София как раз такая. И потом она тебя любит, она бы, может, и так все тебе сделала, что ты скажеш, ежели б ты ее попросил по-человечески. Она же не стерва, и не злопамятная. Сердца против тебя не держит.