Вы уже догадались, что позиция Витралей и малютки Эмили в суде кардинально изменилась. Лучшие адвокаты Франции — за исключением тех, что работали на Карвиля, — предложили семейству из Дьеппа свои услуги. Разумеется, бесплатно. Реклама в этом деле стоила любых гонораров, к тому же на их стороне было общественное мнение. Золотая жила! Так что с точки зрения профессионализма юристов силы в борьбе сравнялись.
Первым, что предприняли новые адвокаты Витралей — компетентные, влиятельные, известные, — было объявление форменной войны судье Ледриану. Они обвиняли его в пристрастности, убежденные, что он подыгрывает де Карвилям. Еще бы. Ледриан и Карвили принадлежали к одним и тем же кругам общества. «Лайонз клабз», Ротари-клуб, масонская ложа, ужины в посольстве и прочая, прочая, прочая — ему припомнили все, и далеко не все упреки носили невинный характер. В конце концов министерство юстиции поддалось давлению. 1 апреля судья Ледриан подал прошение об отставке — несмотря на дату это был не розыгрыш. Вместо него назначили молодого судью Вебера, возглавлявшего Страсбургский суд, — коротышку и очкарика, представлявшего собой нечто среднее между Элиотом Нессом[4] и Вуди Алленом. Никто ни разу не усомнился в добросовестности Вебера — даже Карвили.
Процесс начался 4 апреля. Все понимали: ровно через месяц решение будет принято. Судье придется сделать выбор. Стороны сходились в одном: никакого компромисса. Никаких двусмысленностей типа двойного имени или совместной опеки — неделю в одной семье, каникулы — в другой. Монстра, искусственно слепленного из двух личностей, не желал никто.
Судья Вебер должен был рубить по живому. Решать вопрос жизни и смерти. Буквально: решать, какая девочка погибла, а какая осталась жить. Роза-Лиза де Карвиль или Эмили Витраль? Я до сих пор мучаюсь тем же вопросом. Какому другому судье выпала участь своей волей убить одного ребенка, чтобы второй мог жить? Быть спасителем и палачом в одном лице? Одна семья получала все, другая — все теряла. Но все сходились во мнении, что так будет лучше.
Рубануть.
Конечно. Но кого отсечь?
Позже я десятки раз перечитывал тома дела — сотни страниц, имевшихся в распоряжении судьи Вебера. Я потратил много часов, слушая магнитофонные записи выступлений свидетелей. Годы спустя я получил к ним доступ благодаря хлопотам Карвилей…
Отчеты, анализы, экспертизы… И каждый документ мог быть истолкован как в одном смысле, так и в противоположном. Заседания свелись к спорам между специалистами, приглашенными сторонами. Равнодушных среди них не было. Об объективности никто не вспоминал. Шли дни, но никаких дополнительных сведений добыть не удавалось. Точно установлено было одно: у ребенка голубые глаза. Как у Витралей. Витрали вели по очкам, хотя отрыв был минимальным, пока адвокаты де Карвилей в последний момент не откопали где-то дальнюю родственницу с голубыми глазами… Приехали.