Канцелярия — мистер Огилви предпочитал, чтобы ее называли штабом подразделения — находилась у южной стороны летного поля, занимая часть здания штаба авиабазы. Добравшись туда, я спросил Эндрю Мейсона, нашего делопроизводителя, зачем я понадобился Огилви. Тот ответил, что не знает, но добавил, что перед тем, как его попросили позвонить и вызвать меня, туда заходил офицер ВВС.
Мейсон открыл внутреннюю дверь и доложил обо мне. Войдя, я подошел к столу, за которым восседал Огилви, отдал честь и вытянулся по стойке смирно. В кабинете каким-то образом уживались одновременно и порядок, и кавардак. Угол у окна был завален снаряжением — ящиками с противогазами, кучей обмундирования, стальными касками, резиновыми сапогами. На столе старшины, помещавшемся у стены напротив входной двери, валялись бумаги, блокноты, пропуска. В углу рядом с ним стоял старомодный сейф. Осыпающаяся штукатурка стен, окрашенных клеевой краской в довольно тошнотворный оттенок зеленого цвета, была увешана копиями действующих приказов, аэронавигационными картами и плакатами с широкогрудыми мужчинами, демонстрирующими самые элементарные физические упражнения.
Когда я отдал честь, мистер Огилви поднял глаза.
— Ах, да, Хенсон, — сказал он, откидываясь на стуле и вынимая трубку изо рта. — Насчет того разговора, который у вас был с немецким пилотом. У меня только что был офицер разведки, который допрашивал его утром. А до того я рассказал ему, что пилот рассказал вам. Немец даже не пытался это отрицать. По сути дела, он повторил все это в самой что ни на есть язвительной манере. Когда же ему стали задавать вопросы относительно этого плана, он не смог сообщить никаких подробностей. Он стал распространяться о мощи люфтваффе и о том, как британские аэродромы истребителей будут уничтожены, а наше сопротивление сломлено. О плане он вообще говорил туманно. Но он не сказал ничего такого, что убедило бы офицера разведки, будто и впрямь существует какой-то специальный план уничтожения наших авиабаз. Разве что какое-нибудь неопределенное намерение вывести их из строя.
Он вытащил коробок спичек и вновь закурил трубку.
— Что касается налета на Торби, — продолжал он, — то тут действительно создается впечатление, что он что-то знает. Он был весьма уклончив на этот счет, заявив, что это не более чем слух, какой именно называли день, он не помнит. Офицер разведки пришел к заключению, что он просто не хочет говорить и темнит. Не исключена, разумеется, возможность, что это ложный ход. Немецкие ВВС и прежде проделывали такие номера. Они сообщают летчикам ложную информацию для того, чтобы, если их собьют и у них развяжется язык, они ничего не выдали. Тем не менее меня заверили, что в пятницу будут приняты все необходимые меры, чтобы защитить нашу базу. Я решил, что вам захочется это знать, так как именно благодаря вам это дело доведено до сведения начальства.