Хозяин дома, бледный и беспамятный, лежал на широком диване. Грудь Хидейка вздымалась судорожно, через раз. Рядом, на маленькой табуретке с причудливыми ножками, целеустремленно возилась фигурка доктора Ольта. На коленях его лежал компактный чемоданчик, в коем доктор увлеченно рылся, искусно игнорируя окружающих. С десяток одушевленных — слуги — тихо замерли по стенам. Дворецкий, согнувшись, словно в приступе жестокого радикулита, замер, готовый к распоряжениям доктора. И были в комнате еще двое.
Высокий и низкий. Вот и все, что можно было сказать о них наверняка. Ни происхождение, ни возраст определить было невозможно — тела обоих скрывали синие плащи, а неживые личины поблескивали текучим металлом. Та маска, что располагалась повыше, повернулась ко мне и кивнула.
— Уилбурр Брокк, верно? — звучным басом спросила она, но доктор Ольт, не отрываясь от чемоданчика, махнул на магпола рукой, и тот сбавил тон, — извольте ответить на несколько вопросов.
— Всегда рад, уважаемый… — я вдруг понял, что не представляю, как обращаться к магполам, — желаете говорить здесь?
— Ни в коем случае, — зашипел доктор, — уходите! Ему нужен покой.
— Пройдемте, — капюшон синего плаща колыхнулся в направлении двери, — это не займет много времени.
Распрямившийся, но по-прежнему напряженный, как струна, дворецкий провел нас в другую гостиную. Та напоминала калейдоскоп даже больше, чем моя спальня, за одним исключением — пурпур в ней полностью заменили оттенки зеленого. У окна стоял малахитовый столик, на котором, безмолвно требуя почтения к возрасту, чопорно застыл изящный графин дутого стекла. Трудно было даже представить, как давно он и четыре пузатых бокала обжили помещение — спокойный изумрудный блеск говорил о том, что пыль в комнате долго не задерживалась. Как, впрочем, и повсюду. За все проведенное в особняке время мне не попалось ни единой соринки, зато в глазах рябило от блеска всевозможных драгоценных инкрустаций. Не было пыли на тяжелых шторах, на каминной полке, на диване цвета елочной хвои, на двух старинных креслах, доверчиво глядевших друг на друга с разных сторон стола. Мохнатый ковер, чье сходство с пожухлой травой крепло из-за расцветки и тихого шуршания под ногами, был мягким и без слов предлагал оставить обувь у порога. Из глубины золоченой рамы со стены на нас с магполом взирал очень старый альв в костюме-тройке. Я никогда не был большим ценителем изобразительного искусства. И уж подавно не трогала меня халтура вимсбергских мазил, которых заботило лишь одно — побыстрее намалевать как-нибудь и что-нибудь за какие-нибудь деньги. В погоне за количеством в ущерб качеству, эти нервные, едко пахшие личности, штамповали свои дешевки и те, подобно крысам, наводняли город. Стоило ли удивляться, что я уже довольно давно относился к картинам с трепетом не большим, чем к дешевым обоям? Однако этот портрет был не так-то прост. Глаза старика на нем, коричневые почти до черноты, смотрели строго, и казалось, что черные точки зрачков вжигаются прямо в мысли. Я помотал головой. Семейное сходство прослеживалось, несомненно. Через пару сотен лет молодой Хидейк имел все шансы стать таким же. Но сначала ему предстояло дожить до тех времен.