Когда-нибудь он ее спросит. Спросит прямо. Странно все-таки — столько лет они прожили как муж и жена, а знают они друг друга еще дольше, и он ничего твердо не знает.
Да, надо ее спросить. Но он понимал, что не спросит.
И снова яхта. И глухой шум двигателей. И устремленный на него взгляд Старика.
Стэнли поспешно вскочил, чуть не потеряв равновесия. Старик засмеялся.
— Останови машины, — сказал он. — Обед.
— Слушаю, сэр. — Стэнли поднялся на мостик. — Мистер Роберт, он хочет обедать.
Мистер Роберт повернул красные ручки. Яхта замедлила ход и закачалась на воде, как поплавок.
— Если он хочет обедать, будем обедать, — сказал он.
Стэнли посторонился, и Роберт быстро сбежал по трапу. Несмотря на грузность, он двигался легко.
— Проголодались, па? — Он отослал мисс Холлишер шутливым взмахом волосатых рук. — Стэнли, принеси нам мартини. Па, вы выбрали для прогулки удачный денек.
Сбивая коктейли, Стэнли услышал, что Старик заговорил — сначала с трудом, словно, скрипя, открывалась дверь, которая давно стояла закрытой. Но потом он выбрался из трясины дурманной старческой дремоты, и слова уже не требовали прежних усилий. Он больше не казался замороженным. На какое-то время этот старик с реденькой, пронизанной солнцем бахромкой седых волос над ушами вдруг ожил.
Мистер Роберт это умеет, признал про себя Стэнли. Мистер Роберт всегда может зажечь огонек в этих глазах, заставить блеснуть в улыбке два ряда искусственных зубов.
Стэнли смешал для мистера Роберта еще один мартини и спустился в камбуз, где мисс Холлишер готовила обед для Старика. Расставив на столе баночки детского питания, она зачерпывала из каждой из них ровно по две чайные ложки.
— Ну вот. — На белой тарелке аккуратным кружком расположились разноцветные горки: две коричневые, одна белая, одна ярко-оранжевая, одна зеленая. Они поблескивали, как лакированные. Черный летящий кондор в центре тарелки упирался в них распростертыми крыльями.
— Сухарики я достану, когда он позовет, — сказала мисс Холлишер.
Детское питание и сухарики, думал Стэнли. Когда для человека наступает конец, от него ничего не остается.
Может, со мной этого не будет, думал Стэнли. Может, я просто умру.
Когда он говорил об этом с Верой, она отвечала: «Умереть много способов наберется. Только приятных нет. Так ли, эдак ли — а суть все та же».
Странно, что она всегда употребляет одни и те же слова. А ведь обычно Вера и о старом всегда по-новому расскажет. Но только не это. Это она повторяет, как затверженный урок.
Яхта тихо покачивалась на мелкой зыби. У Стэнли к горлу подступила тошнота.