Он смотрел, как из этих развалин, отодвигая обломки, вылезали люди. Христы, восстающие из гробниц. Нелепо округленные глаза. Испуганные, заискивающие. Хайль, завоеватели, нет ли у вас чего-нибудь поесть? «Мать твою, тут даже на баб смотреть не хочется!» — услышал он возглас какого-то сержанта.
А чего и ждать от трупа, думал он. Они же только сейчас восстали из мертвых. День воскресения мертвых, не одетый господней славой. Только вонь, вездесущая липкая вонь.
Он сидел за своим столом и перечитывал письмо Старика — снова и снова. Энтони. Высокий худой мальчик. Его сын.
Кто-то спросил:
— Можно отсылать, сэр?
— Да, — сказал он.
Как мог мальчик утонуть? Это же невозможно. Энтони чуть ли не младенцем уже плескался в мелкой теплой воде залива. Малыш превратился в долговязого гибкого мальчишку, поднимающие фонтаны брызг ручонки теперь загребали воду уверенно и спокойно… Роберт часами наблюдал за ним, наблюдал, как во время игры в саду он кружил и кружил за лентой между цветами. Иди за лентой, и получишь приз… Такие же ленты вились по руинам. Иди за лентой, доживешь до завтра… Играющий Энтони. Энтони, бегущий по зеленой траве среди пламенеющих алых роз. Энтони, со смехом бегущий за белой лентой, сматывая ее.
Сбоку на столе лежала его каска. Роберт взял ее, замахнулся, как топором, и начал бить стекла в окне. Покончив с ними, он методично искрошил деревянные рамы. Когда он завершил свой труд, ему открылся еще более широкий вид на кладбищенские развалины внизу. Он бросил в них каской.
Порезы от стекла зажили. Врачи щедро снабжали его секоналом и декседрином. Он обнаружил, что, приняв обе таблетки и как следует запив их виски, еще можно жить. Он написал одно письмо Анне. А потом писал только Старику.
День за днем он глядел на развалины, менявшиеся с каждой переменой погоды: они то блестели под дождем, то сверкали под мягким снежком.
Конец войны был уже так близок, что англичане начали разбирать разрушенные здания. Иногда Роберт следил за работой команд, занятых расчисткой, и, ничего при этом не испытывая, отмечал про себя, что трупы, которые они извлекали из-под обломков, почти все были безголовыми. Он долго, сосредоточенно размышлял над этим. Голова ведь так непрочно соединена с туловищем. Он убедился в Германии, что при взрыва первой отлетает именно голова, отрываясь от спутанного клубка рук и ног. Из этих обрушившихся домов извлекали раздавленные, расплющенные тела — и тем не менее тоже почти всегда безголовые. Головы, решил он, наверное, лопались, как апельсины, выжимались досуха, испарялись. Нелепо, думал он. Нелепо и смешно.