Я уже почти отвык от людского шума и суеты, поэтому, сидя в машине в ожидании поезда, с удовольствием наблюдал всю эту вокзальную суматоху. Кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то провожал, кто-то уезжал и приезжал, люди носились в разные стороны, ну а я в этот момент тихо сидел в машине и думал, глядя на них, о том, что никому из этих людей нет до меня никакого дела. Более того, никто из моих родных и близких даже понятия не имел, где я сейчас нахожусь, да и жив ли я вообще.
Ни я, ни мой подельник Абдул не знали еще тогда того, до какой степени подлости и ничтожества могут дойти в своей злобе мусора. Оказывается, после того как нам отменили смертную казнь, легавые, опасаясь того, что эта информация каким-либо образом просочится к нашим родственникам и они, естественно, потребуют в соответствии с существующим законом нас освободить, пошли на дьявольскую хитрость. Почти сразу после отмены приговора в центральной региональной газете того времени «Дагестанская правда», в рубрике «Криминал», было напечатано сообщение о том, что «приговор — высшая мера наказания, расстрел, который вынес Бакинский суд в отношении Зугумова Заура Магомедовича и Даудова Абдуллы Лабазановича, приведен в исполнение такого-то числа такого-то месяца». То есть, исходя из этой газетной статьи, нас с Лимпусом уже не было в живых.
Мы еще не знали тогда и того, что родные и близкие нам люди уже давно носят по нам траур и до сих пор оплакивают нас. Да, мы многого тогда еще не знали.
Легавые, увлекаясь своими дьявольскими кознями, как правило, забывают, что над всеми нами есть еще Кто-то, и имя Ему — БОГ! И, по большому счету, только один Он может судить и выносить приговоры. Только Ему одному подвластно — карать и миловать!
Как все-таки странно устроен этот мир, сколько в нем загадочного и интересного! Я ушел в свои думки. Вспоминал тюрьму, камеру смертников, Саволана, как мне отменяли приговор, Лимпуса и сквозь свои воспоминания услышал зычный голос вокзального диктора, возвещавшего о том, что скорый поезд Москва — Баку прибывает на такой-то путь. На перроне началась привычная в таких случаях толкотня, а через минуту показался и сам состав, выдыхая из-под локомотива клубы пара и скрипя тормозными колодками о колеса вагонов.
Еще до прихода поезда менты, которым предстояло меня сопровождать, предупредили о том, чтобы я не вздумал бежать, но сказано это было лишь для проформы, потому что мои сопровождающие смотрели на меня кто с жалостью и состраданием, а кто и с ядом в душе и известной долей брезгливости. Это я успел про себя отметить еще тогда, когда впервые увидел всех троих во дворике КПЗ. Дело в том, что состояние мое в то время, мягко выражаясь, оставляло желать лучшего. Чахотка почти каждую минуту давала знать о себе сиплым грудным кашлем, а несколько дней назад вновь открылось кровохарканье.