Риту он потеряет для себя окончательно, как только перешагнет эти ворота. Так он потерял отца. Окончательно. И теперь он останется один, и не кто-то другой, на кого можно будет смотреть со стороны, а именно он.
И Андрей всегда даже в мыслях уходил от ворот. Войти сюда — это значило видеть потом все то, что будет за этими воротами. Убедить себя, как в детстве, что все было не так, он не сможет. Но и продолжать вести себя как в детстве он тоже больше не может.
Сегодня Андрей был здесь. Он приехал из дому. Мать объяснила ему, как он все должен здесь найти. Он ничего у нее не спрашивал, и она сама это сделала, она понимала, что это время наступило. Она знала своего сына.
Андрей идет по неширокой дорожке, присыпанной свежим песком. По краям дорожки снег, еще неглубокий, и сквозь него пробивается осенняя трава. Пустые кроны деревьев четко обозначены на сером остуженном небе. Пахнет свежим печным дымом, очевидно, от домика сторожа или от длинного, похожего на барак здания конторы.
Вдали за оградой движется нестихающий поток грузовых машин, и Андрей хочет слышать шум их моторов. Грузовики ему сейчас нужны, они помогают ему идти по эту сторону ограды. Скоро он останется совсем один… Сейчас он останется совсем один…
Кира Викторовна — об Андрее
В тот день, когда я позвонила матери Андрея и узнала, что Андрей ушел и его нет, я сказала, чтобы она оставила его в покое. Все, что случилось, настолько серьезно для него, что он один должен все это попытаться понять, если это можно как-то понять, и преодолеть. И никто ему сейчас не поможет — ни она, ни я, ни друзья. Никто! Только скрипка, музыка. Скрипка в состоянии заставить его преодолеть это. И я подумала, что Андрей придет ко мне, когда ему вообще захочется к кому-нибудь прийти. Не надо его искать, в особенности ей, матери. И он пришел ко мне. Я ни о чем его не спросила, даже о Югославии. Сел в коридоре.
— Я должен выступить с отчетом о конкурсе? — спросил он.
— Так обычно делают лауреаты, — сказала я.
— Можно я выступлю в школе?
— Конечно. Мы будем очень рады.
— А вы скажете об этом Валентину Яновичу?
— Скажу.
— И вот…
— Что это?
— Медаль. Золотой «Орфей». Хочу передать школе.
— Может быть, ты это сделаешь сам?
— Лучше вы.
— Хорошо.
— Я хочу сыграть вальс Наташи из «Войны и мира» Прокофьева. Подготовил за эти дни.
Я не спросила, за какие дни. Ничего вообще не спрашивала.
— Я пойду, — сказал Андрей и поднялся с места.
— Приходи опять, когда захочешь.
Он сказал:
— Хорошо.
Из окна я видела — Андрея ждали двое ребят. Он вышел из подъезда, они подошли к нему, и все трое медленно ушли. Это были не наши ребята. Очевидно, друзья Риты Плетневой. Те самые «гроссы».