В кабинет директора школы вошла Кира Викторовна.
— Извините, Всеволод Николаевич, — вот, — сказала она и положила перед директором лист бумаги.
— Что это? — спросил директор.
— Заявление. О моем уходе с работы.
Всеволод Николаевич встал из-за письменного стола и подошел к Кире Викторовне. Она стояла перед ним, прямая и непреклонная.
— Отказываюсь понимать, — сказал директор. — Отказываюсь, — повторил он.
— Я плохой педагог. Мой ученик сжег свою скрипку. Андрей Косарев.
— То есть как сжег?.. — Директор запнулся.
— Сжег, — повторила Кира Викторовна. — И прекратил занятия музыкой. Я разговаривала с его матерью.
— На него это… надо воздействовать… педагогически надо… как-то обязательно воздействовать… — Директор говорил первые попавшиеся слова. Он пытался осознать случившееся.
— Теперь я больше не буду воздействовать, — сказала Кира Викторовна. — Об этом я пишу в заявлении.
Директор стоял и молчал. Он должен был принять решение, определенное, директорское, и прежде всего по поводу заявления Киры Викторовны, которое лежало сейчас у него на столе. Если он успешно справится с этой задачей, то он уже (с помощью Киры Викторовны, конечно) справится и со второй задачей — Андрей Косарев.
Всеволод Николаевич вернулся к столу и тихонько отодвинул подальше заявление.
— Прошу, присядьте, — сказал он Кире Викторовне.
Она села в кресло. Директор прошелся по кабинету, потом вдруг остановился около фортепьяно, открыл его.
Кира Викторовна следила за директором.
Всеволод Николаевич сел за фортепьяно. Обернулся и спросил:
— Вы позволите?
Она с некоторым недоумением сказала:
— Да-да, конечно.
Директор тронул клавиши, потом заиграл. Он играл великолепно. Взглянул на Киру Викторовну, улыбнулся. Она не могла не улыбнуться в ответ. Просто не могла. Перед ней был блестящий пианист. Она уже несколько лет не слушала Всеволода Николаевича в концертах, да и концертов-то не было. Конечно, давно не было. Когда же она слушала его в последний раз? Года три или четыре назад? Он тогда кланялся, но как-то неумело. Кира Викторовна обратила на это внимание. И она почему-то вспомнила «оловянных солдатиков». Всеволод Николаевич — и ее «оловянные солдатики». Что-то есть общее. Дикая мысль, конечно. Но почему-то Кире Викторовне стало от дикой мысли весело.