В доме справляли поминки. Человек пятнадцать людей, одетых и выглядящих согласно обстоятельствам, молча пили и ели. На меня уставились в ожидании чего-то. Чего? Ах, да, да, разумеется:
— Пусть земля ему будет пухом.
Рыдания проламывали ненадежные стенки моего горла. Я уже не была вражеским агентом. Я по-соседски горевала о Славе. Господи, как же так получилось? Кто, когда, где успел его убить? Или он сам умер, под машину, например, попал? И почему Измайлов не в курсе? Тоже мне сыщик. Профессионал. Гений. И помощники ему под стать.
Кутья, блины, мед, пироги, водка, отсутствие вилок и шелест бессмысленных слов: «Такой молодой… Магазин только что… Вот так живешь-живешь и не знаешь… С нашей милицией… Оружие для самообороны…» Я поняла, что, если немедленно не уйду, свалюсь под стол в обморок. Но передо мной уже поставили тарелку со щами. Я должна запихнуть их в себя? Должна, и в тарелке ничего нельзя оставлять. Тут возник скандал. В комнату прошмыгнул пьяный дедок. И, усевшись, перегородил мне путь к отступлению. Выпив, он жадно набросился на еду. А утолив голод, расшумелся:
— Я за вами с самого кладбища наблюдаю. Хороший человек покойник ваш. Я его не знал, но в гробу уж не обманешь: какой жил, какой с людьми был, такой и лежишь.
— Кто это? — возмущенно зашептали со всех сторон.
— Бродяга я, — весело доложил дедок. — Поминками существую, с них гнать грешно. Вы цветочки-то зря покидали на могилку. Их сейчас же растащили, не сомневайтесь. А если чего осталось, я отработаю, присмотрю.
Двое мускулистых ребят встали и подошли к старику.
— Грешно с поминок гнать, — взвизгнул он, закрывая морщинистыми грязными руками лицо.
У меня перед глазами все пустилось в плавание. И в голове тоже.
— Не бейте его, — взмолилась я.
— Что мы, девушка, не православные? — обиделись парни.
— Сложи ему котомку, — велел один суетящейся с посудой женщине. — Водки, пирогов, как положено.
Бродяга притих, настороженно и испытывающе глядя на ребят.
— На, дед, и отправляйся присматривать, — протянул ему пакет тот, что распоряжался.
— Сынок, тепло тут, — заскулил старик, но зло заскулил.
Второй парень наклонился к нему и что-то прорычал на ухо. И старик пропал, будто не было. Дружинники невозмутимо расселись по местам.
«Нет, с меня хватит, — подумала я. — Сейчас заскочу к Измайлову, выскажу ему свое мнение и уеду к родителям». Я нетвердо поднялась и двинулась к двум траурным исплаканным женщинам, застывшим во главе стола с одинаково деревянными спинами и заострившимися бледными подбородками.
— Примите мои искренние соболезнования. Вас утешить нечем, но постарайтесь держаться.