— Знаешь, мне кажется, это владелец нового издательства, о котором мне Артем тоже говорил. Ты не знаешь, как оно называется? А то все говорят новое, перспективное, а я не в курсе.
— Оно называется «Альтера-пресс». Насколько мне известно, он перекупил его.
— Ого! — Маргарита присвистнула. — Значит, вот кто купил их! А я думала, действительно новое… Хотя это бренд, и бренд успешный. И чего же это его продали?
— Понятия не имею. Меня издательства, как ты понимаешь, не волнуют, но вот почему ты не в курсе? Это же твоя область. И Артемкина.
— Не знаю. Честно говоря, я в последнее время совсем из жизни выпала. А как его зовут?
— Роман. Роман Бродский.
— Понятно. А я действительно выпала из жизни…
— Понимаю, подруга. Зима! — Кира засмеялась. — Ну что, согрелась? Давай тогда дуй за ширму и на подиум! Я там везде обогреватели поставила. Не замерзнешь.
Маргарита прошла за шелковую китайскую ширму, расписанную зелеными и синими драконами, разделась и во всей красе появилась на подиуме.
— Красота все-таки страшная сила! — пробурчала Кира, разминая кусок серой глины.
— Ну и как мне тут располагаться? Только не говори, что нужно стоять, как солдат на часах. Этого я не вынесу.
— Ну что ты, дорогая! Я же не садистка. Скульптура должна быть, по замыслу моего клиента, лежащей в непринужденной позе. Типа, нимфа проснулась с утра пораньше.
— О господи! По-моему, это будет напоминать не нимфу после сна, а древнеримское надгробие. Кошмар какой-то! — Маргарита с сомнением посмотрела на стоящую на подиуме кушетку, прикрытую белой льняной простыней.
— Ничего подобного! — возразила Кира. — Это изваяние в моем исполнении будет полно жизни. Чувственной и кипящей, бурлящей и все такое прочее. Ложись! А! Дай-ка я тебе покажу, какая нужна поза.
Маргарита присела на кушетку, свесив ноги. Кира подошла к ней и легонько толкнула, заставляя лечь на бок. Потом в нужном положении согнула ей ноги в коленях, так что бедро Маргариты образовало плавный холмик. Голову пришлось положить на одну руку, а другую небрежно свесить. Все это время Кира касалась ее тела, молочно-белого, не знающего никаких соляриев, и прикосновения эти, с одной стороны, профессиональные, а с другой — немного личные, заставили Марго испытать легкую дрожь, пробежавшую по обнаженной спине.
— Потрясающе! — заключила Кира. — Ты все-таки, Маргоша, просто создана быть вожделенной моделью для любого художника. Ну, приступим! Тебе удобно?
Маргарита кивнула и, расслабившись, прикрыла глаза. Кира работала, что-то рассказывала, и поначалу Марго даже что-то отвечала, а потом словно затерялась во времени и пространстве и очнулась в туманной дымке раннего утра, окутывающей песчаный пляж неподалеку от Ираклиона. Она не спала, просто дремала, отдавшись во власть видения, пребывала в мире древнего Крита, где когда-то испытала ни с чем не сравнимое счастье. И рядом с ней был ее Дионис, Денис… Его обнаженное тело с прилипшими песчинками, пахнущее морем, его губы, которые впитали смоляной аромат розового вина «Retsina», его руки, скользящие в фиалковой античной воде, ласково омывающей их жаждущие соединения тела. Вода струилась между ее ног, пальцы ее пьяного от виноградной лозы и страсти молодого бога играли рыжими завитками в низу ее живота, проникали в скользкий перламутр плоти, заставляя то приближаться, то отдаляться. Он терялся в поисках жемчужины, и находил ее, и легко касался, вызывая прилив бешеной энергии, заставляющей Марго обхватывать его твердый жезл и притягивать к себе, предвкушая полное слияние в теплом течении Эгейского моря. В небо взмывал бешеный горячий Гелеос — Солнце, наказавшее непокорного Икара, рискнувшего взмыть в эту непостижимую синеву и рухнуть с высоты с опаленными крыльями за спиной. «Он погиб от наказанной гордыни, — говорил Денис, — его просто развеяли по ветру, и он никогда больше не смог собраться. Мне это не нравится. Знаешь, если уж спалить себя до пепла добровольно, нужно твердо знать, что восстанешь. Как Феникс. Мне нравится Феникс. Всегда возрождающаяся птица, еще более гордая, чем Икар…» Она смеялась, истинная вакханка с растрепанной гривой, куда были вплетены листья, и она играла с его могущественным жезлом — тирсом, увитым плющом. «Retsina» в оплетенных бутылках лилась рекой, а они все больше и больше пьянели, не обращая внимания на яростно разгоравшееся на горизонте светило, жалящее их то напряженные, то полностью расслабленные тела… Ей было жарко. Очень жарко…