Пламя внутри тигля запыхтело, содрогнулась земля, и я тоже вздрогнул, сурово склонившись над неведомой работой. Я не помнил уже, когда пришел сюда, покинув наше тихое жилище и оставив томиться Еву. Прежде лес видел, как целые дни блуждал то там, то тут озабоченный человек, который со странными жестами словно говорил с кем-то в деревьях. А ныне тот же человек сидел, согнувшись, возле тигля, с мехом в руках, порою напряженно выдувая воздух из легких. Я ничего не сказал Еве, – гордость моя слишком страдала бы, если бы я признал себя побежденными – а она, моя Ева – одна единственная и дивная властительница, вступающая в свое царство при звуках победных труб. В тот день я подошел к ручью, как прежде, тайно, с сердцем измученным и мрачным, подобно человеку, готовому оскорбить тайну. Великая тишина далеко простиралась над лесом. Только земля гудела вокруг глиняного горшка, да я дышал ураганом: и мехом, и грудью. Деревья, казалось, боязливо глядели на дикого героя, игравшего со стихиями.
Но никто не открыл мне философского камня. Я глядел в глубину моей души, как ныне смотрел в тигель, и вот что-то стало медленно проясняться. Я видел, как начала появляться изогнутая форма глиняного сосуда. Один человек создает после другого, и в этом только непрерывность одного и того же преемственного движения. Но я был единственным, обитавшим в этом лесу, человеком, как первый предок, взрывший землю и вделавший в нее тигель. И первый человек не был более покорным и более несведущим, чем я. Он так же однажды утром покинул свое пристанище и ушел в уединенные места. Он склонил свое чело сгоревшими и робкими глазами над работой огня и земли. Все люди – тот же древний и первобытный человек. Около моего тигля я привалил огромный камень и думал:
«Этот камень послужит мне наковальней».
Огонь! О, ты душа мира, пославшая мне это железо, будь моим покровителем! Заверши горение так, чтобы песок и все нечистое вещество исторглось и на дне горна остался бы только чистый и ценный слиток металла! Здесь пред тобою дрожит от томления темный сын мира, плененный твоею чарой! Огонь! Священный огонь, ты лишь один в силах освободить его неуклюжий и скованный ум!
Я молчал и сжимал свои зубы перед моей тайной и мукой, но таковы были мои чувства, рокотавшие тысячью голосов. И с наивной верой, как человек первоначальной поры, я смирил в молитве мое дикое сердце, и по моему воспаленному и почерневшему челу катился крупный пот. Все существо мое горело, нервы напряглись и застыли, я жил лишь одним клокотаньем работы в недрах раскаленной глины. У меня было ощущение, словно я сгораю на льдине, словно сердце мое – в пламени, а ноги и руки – заледенели.