– Прикажите арестовать короля рынков.
– Это будет еще хуже.
– А если я вам принесу его голову?
– Голову Бофора?
– Точно так, монсеньор.
– Трудное дело, герцог.
– Оно гораздо легче многих других.
– Если бы вам удалось это дело…
– Тогда что же, монсеньор?
– Так как у нас мир, я обязан буду выдать вас парламенту и отправить на эшафот.
– Вы шутите, монсеньор? – спросил герцог, вздрогнув.
– Что не помешает мне, однако, сознавать, что вы оказали мне самую важную услугу. Впрочем, вы знаете, герцог, что я не охотник до крайних мер: противно моей натуре проливать кровь. Притом же вы очень хорошо знаете и то, что не Бофора я страшусь, но принца Кондэ, герцогиню де Лонгвилль и коадъютора.
– Один в тюрьме, другая в изгнании, третий доведен до полного бессилия в своем дворце.
– Кондэ гораздо могущественнее в стенах крепости, нежели здесь. Герцогиня де Лонгвилль очень часто бывает в Париже, это вы лучше знаете, чем кто-либо другой.
– Как, монсеньор, вы верите этим сплетням…
– Я знаю, что происходило у Ренара, любезный герцог, и убежден, что вы виновник этого происшествия. Другое дело, если бы вы имели успех.
– Признайтесь, однако, монсеньор, что все было очень ловко устроено, и по одному вашему слову…
– Как по «моему слову»? Я не понимаю вас, герцог, – сказал кардинал сурово.
– Однажды в присутствии королевы вы произнесли такие слова: «Герцогиня де Лонгвилль – ангел, которому следовало бы подрезать крылышки».
– Ну так что же?
– Герцогиня де Лонгвилль до настоящего дня выдержала много бурь, не потеряв ни одного перышка из своих крыльев: она не поддалась Бофору, который ее любил, она не поддается в настоящее время Ларошфуко, который ее любит… Мне пришло в голову, что я один, который ее не люблю, восторжествую над этой дерзкою добродетелью.
– И потерпели полное поражение.
– Партии только отложены, на время, монсеньор.
– Партия ваша потеряна, потому что и вы ее любите. Поверьте, я тоже немножко понимаю людей. К тому же, если вы будете призывать на помощь себе гайдуков «Красной Розы», эта победа не наложит никакого пятна на белое платье герцогини. Жертва насилия становится мученицею, и больше ничего – вся вина падает на мучителя.
– Я все-таки возьму свое, монсеньор. Клянусь вам, что на этот раз общественное мнение будет за меня. Высокомерная герцогиня, которой хочется во что бы то ни стало быть первой женщиной в королевстве, будет доведена до такого унижения, что сама убежит в монастырь скрыть свой позор.
– Ступайте вон, герцог, вы самый ужасный злодей, какого мне в жизни случалось встречать, – сказал кардинал, заливаясь простодушным смехом, каким иногда умел смеяться.