– Полноте. Как можно думать, что принцы под замком могущественны, как на свободе.
– Я хорошо знаю свое время, свой двор, парижан и…
– Монсеньор, мне удивительно, что вы сомневаетесь в искренности моих слов, – сказала герцогиня, посмотрев на дочь.
– Знаю и понимаю, что не могли направить ко мне посланниц, более заслуживающих мое доверие, – отвечал Гонди, почтительно целуя руку герцогини. Потом он поцеловал руку ее дочери, задержав в своей руке.
– Следовательно?…
– Ах, герцогиня, спасение государств всегда зависело от ничтожных причин! Маленькие причины производят великие дела. Елена погубила Трою.
– Что вы этим хотите сказать?
– Verba volant! – сказал он на латыни. – Думаю, вы плохо понимаете язык Виргилия, я переведу это восклицание, но прошу вас обратить внимание на то, что я всегда с благоговением выполнял приказания ее величества; особенно когда эти приказания, хотя бы как самые простые желания, были выражены на бумаге.
– Так вам надо слово, написанное рукой королевы?
– Именно так, и вместе с ним ваше ручательство.
– Скептик! Вот вам, – воскликнула Шарлотта, вынимая записку, спрятанную под лифом.
– Злое дитя! Вам хотелось, чтобы я попросил вас, – сказал Гонди.
– Надо же было принять меры предосторожности.
– А вы хотите, чтобы я не убежал из ваших рук?
– Что делать? В Париже скучно без двора. Я была бы в отчаянии, если бы король удалился в Сен-Жермен.
Коадъютор прочел следующие строчки, написанные грубым почерком и очаровательной рукой, не имевшей себе подобной во всей Европе.
«Я не могу поверить, несмотря на прошлое и настоящее, что монсеньор коадъютор не принадлежит к числу моих друзей. Прошу его предоставить мне случай увидеться с ним так, чтобы никто этого не знал, кроме госпожи де Шеврез. Ручательством за его безопасность будет это имя:
АННА».
– Ну что вы на это скажете? – спросили обе женщины, обратив на него умоляющие взгляды.
Гонди хотел было отвечать, но, желая заплатить доверием за доверие, написал следующее:
«В жизни моей не было минуты, в которую я не принадлежал бы вашему величеству. Для меня слишком много счастья в возможности умереть за вас, чтобы думать о своей безопасности. Куда вы повелите мне явиться, туда и явлюсь.
ГОНДИ».
В эту минуту коадъютор переходил Рубикон и совершил это со всеми подобающими правилами честности: он вложил в конверт записку королевы со своей. Не любовь ли внушала ему мысль, что искренность есть самая выгодная дипломатия?
Что бы там ни было, но в тот же вечер он получил записку от герцогини Шеврез:
«В полночь, в монастыре Сент-Онорэ».
Коадъютор надел на себя черный костюм, надвинул на глаза шляпу с широкими полями и прямо из своей часовни спустился по витой лестнице во двор. Ночь была темная, никто в доме не обратил внимания на выход коадъютора; притом же всем были известны его таинственные привычки.