– Как время-то летит! – с удовольствием говорят они.
«Как летит время! – думал каждый день около двух часов Жюль Бурду а, садясь за мраморный столик, на котором его ожидали еще пустая кофейная чашка и навернутый на палку утренний номер газеты «Фигаро». – Как летит время!»
Целые сутки прошли с тех пор, как он уже сидел за этим самым столиком в маленьком кафе на бульваре Вожирар, близ вокзала Монпарнас. И так прошли не только одни сутки, но недели, месяцы, годы. Он видел бесконечное повторение самого себя, как будто отражавшегося в параллельных зеркалах, – бесконечное повторение Жюля Бурдуа, сидящего перед кофейной чашкой и «Фигаро» в маленьком кафе на бульваре Вожирар. Допускалась только одна перемена: в зависимости от времени года и погоды столик накрывался или в комнате, или на террасе. Но если сложить все те дни, когда Жюль Бурдуа не приходил около двух часов в этот ресторанчик выпить чашечку кофе с рюмкой коньяка и прочесть свою газету, то во весь долгий период, с тридцати пяти до сорока семи лет, сумма дней не составила бы даже трех месяцев. Этот верный завсегдатай кафе неохотно уезжал из Парижа даже летом. Ревматизм должен был хорошенько помучить его весною, чтобы он в июле решился предпринять курс лечения горячими источниками Эво на его родине, в департаменте Крез.
«Как летит время!.. До национального праздника всего десять дней!.. Поеду ли я в этом году в Эво?» – спрашивал себя Жюль Бурдуа, закуривая любимую сигару и попивая маленькими глотками специально для него приготовленный кофе.
На террасе, кроме него, никого не было. Внутри ресторана, в чистенькой, скромно меблированной комнате, единственный слуга с унылым, безропотным лицом дремал, прислонившись к чугунной колонне, как раз напротив сидевшей за кассой хозяйки, особы зрелых лет, страдавшей, по-видимому, катаром желудка. Был великолепный, яркий, знойный день. Бульвар с его тощими, уже пожелтевшими каштанами и пыльной, пустынной дорогой можно было принять за уголок Сахары. Ни шума, ни движения, ни суеты. Бурдуа наслаждался жарой, которую любил, подобно всем страдающим ревматизмом; наслаждался тишиной уединения, которое очень ценил, пока пил кофе, и ради которого выбрал этот маленький ресторан. Служащие с железной дороги и с соседних фабрик, приходившие сюда завтракать, успевали уже разойтись по своим конторам, когда Бурдуа после обильного завтрака в ресторане Лавеню являлся пешком в это тихое убежище, где пищеварение совершалось легче, чем среди суеты большого заведения. Он проделал несколько движений левой рукой, то сгибая, то вытягивая ее, и прошептал: