Она встала и в сопровождении совершенно растерявшегося Бурдуа прошла в спальню за шляпой.
– Послушайте, Куколка, не будьте такой злой! – стал умолять Бурдуа. – Не покидайте меня… Что я вам сделал? Если я обидел вас, то сделал это невольно и прошу прощения… Останьтесь! Что вы станете делать одна? То, что вы сейчас рассказали мне, ужасно. Ведь я теперь – ваш друг, который готов все сделать, чтобы не потерять вас.
Она уже начала пришпиливать шляпу к волосам, но остановилась в нерешительности, глядя в зеркало, в котором отражалось доброе, взволнованное лицо Бурдуа.
– Это – правда, что вы все сделаете, чтобы удержать меня? – спросила она.
– Все! – ответил он таким взволнованным голосом, что и сам удивился. – Теперь я не мог бы жить без вас.
Медленно вынула она булавку, положила ее на камин, сняла шляпу и с прежней улыбкой обратилась к Бурдуа: – Какой вы странный!
Он осторожно привлек ее к себе, опасаясь, что она опять ускользнет, но она не сопротивлялась. Стоя возле него, она едва была ему по плечо, так что ему пришлось немного наклониться, чтобы поцеловать ее в голову. Подняв на него взор, она зевнула, потянулась, как кошечка, и произнесла:
– Как я устала! Не знаю, от шампанского ли это… или от папироски… или оттого, что я плакала, только я так устала, так устала…
– В таком случае вам надо отдохнуть, прилечь, – сказала Бурдуа.
– На кровати? Можно?
– Разумеется! Смотрите! – и он откинул покрывало и поправил подушки.
– Дело в том, – смущенно прошептала Куколка, – что если я лягу, то наверно засну.
– Так что же? Поспите, Куколка, а я буду смотреть, как вы спите. Обо мне не заботьтесь, – сказал Бурдуа, угадывая, что она не решилась просить его, не мешать ей спать.
– Я сниму ботинки… можно? – спросила Куколка.
Он взялся помочь ей и не очень ловко распустил желтые шнурки, а она смеялась над его неловкостью…
Когда из башмаков появились две маленькие ножки, он не мог устоять против желания – схватить их в свои руки и расцеловать.
– Нет! Нет! – сказала Куколка, отнимая их. – Пожалуйста!.. Это мне… больно!..
Он поднялся с колен и, обняв ее, несколько минут не выпускал, глядя в ее снова повеселевшие глаза.
– Милая, дорогая моя! – шептал он.
Осторожно уложив ее на кровать, он поправил подушки и набросил на ноги одеяло, чтобы они не озябли. Заметив, что из соседней комнаты на изголовье падал солнечный луч, он пошел закрыть в гостиной ставни, а когда вернулся, Куколка уже спала крепким сном усталого ребенка.
Довольный тем, что она заснула и что ему некоторое время не придется ни спорить с ней, ни утешать ее, Бурдуа уселся в кресло у ее изголовья любуясь ею. Только детству и самой ранней юности свойственно не терять во сне своей привлекательности, и, хотя теперь чудные глаза Куколки были закрыты, она была все так же очаровательна. Она закинула назад голову, так что подбородок был немного приподнят, позволяя видеть нежную, бледную шейку; эта бледность постепенно переходила в ярко-розовый цвет на лице. От природы вовсе не склонный к поэзии, Бурдуа невольно подумал: