— Бывает, — тихо ответил он, очень тихо, словно боясь спугнуть.
— Наверное, — задумчиво сказала Ольга.
И легким, неожиданным для себя движением повернулась, привстала, не боясь показывать себя, долго смотрела в лицо Ильи, а потом начала целовать его, аккуратно следуя тем прихотливым пунктирам, которые недавно проделал он — на ней. Страхи ее окончательно исчезли, но и нетерпение свое она не обнаруживала, боясь, что это нетерпение ему не поможет, а заставит зациклиться на необходимости соответствовать нетерпению, это лишь повредит. Она была ласкова и утешающа — как он. Кружила, окружала, обволакивала, приникала, вбирала… Илья слегка застонал.
Он ощутил себя готовым и чуть торопливее, чем следовало бы, припал к Ольге, и настолько неистовым оказалось его нетерпение, его желание, что первое движение стало последним.
Со стоном досады он обнял ее, упав головой на плечо. Она гладила рукой его голову:
— Все хорошо! Все хорошо!
Илья не верил ей. Он, как и многие мужчины, не понимал одной элементарной вещи: для женщины любимый человек и искусный любовник — не обязательно одно и то же. Женщина может любить годами любовника плохонького по всем параметрам и вообще почти импотента, спокойно при этом забывая мимолетную бурную ночь с умельцем, который ни на минуту не давал успокоиться ее страсти, пока не усмирил ее на месяц вперед (как ему кажется).
Ему было плохо. Он думал о том, как бы теперь уйти. Одеться и уйти. Навсегда. Он не нужен ей.
А Ольга думала о том, что, видимо, тело умнее человека. Да, Илья все сделал, как надо, но у него нет любви к ней, что бы он там ни говорил. И тело это знает лучше, чем Илья, поэтому и осталось равнодушным и отозвалось лишь тогда, когда Ольга вызвала его к жизни (так, быть может, проститутки умеют! — неожиданно подумала Ольга).
А потом эти мысли куда-то ушли, потому что и Ольга, и Илья слегка задремали, продолжая в полудреме обнимать друг друга.
И вдруг она очнулась, подняла голову, посмотрела на Илью. Тот сразу же открыл глаза:
— Что?
— Ничего, — сказала Ольга. — Кажется, я в вас влюбилась.
И на глазах ее появились слезы.
Илья, человек вовсе не сентиментальный, вдруг тоже почувствовал легкое жжение в глазах. С огромной нежностью обнял он девически стройное тело Ольги, как спрятал в себе, в своих руках, защитил, и, разгораясь, распаляясь, началась борьба любви двух тел, уже не помнящих себя, чувствующих другое тело больше, чем себя, теряя себя и находя в ощущениях самых неожиданных, и был момент, когда Ольга вдруг, задыхаясь, сказала, почти выкрикнула: «Боже мой, неужели так бывает?!» — и Илья тоже задохнулся — от этих ее слов, и доказывал ей всю ночь, что бывает не только так, бывает лучше (хоть и чем-то страшнее! — они оба почувствовали это и молча сказали друг другу — глазами, потому что подолгу в эту ночь замирали и глядели друг на друга молча и серьезно, не понимая, что они хотят сказать, не понимая, что происходит…).