Сказал, как высек. Развернулся и дальше зашагал. Тот еще отец.
Только я успел пару шагов сделать, как в спину, словно выстрел, окрик:
— Стойте!
Оглянулся — рыжая ко мне идет, походка танцующая, а в глазах слезинки блестят, и нож в руке за лезвие держит. Подошла ко мне и звонко, на весь двор заявляет:
— Я, Карален Лико, по долгу крови и чести признаю тебя, воин без имени, своим господином и клянусь служить тебе верой и правдой до тех пор, пока не верну долг. И пусть гнев богов падет на меня, если я нарушу эту клятву.
И нож мне протягивает.
Я на синеглазого покосился — молчит, зараза, в сторону смотрит и в бороду себе усмехается. Ну и влип же я!
— Слушай, — говорю, — брось ты эти дворянские заморочки. Верни мою финку, ту, что в сапоге была, и считай, что мы в расчете. А господином меня отродясь не обзывали.
Рыжая аж вздрогнула.
— Ты оскорбляешь меня, воин. Моя жизнь стоит дороже какого-то ножа.
— Так ведь, — говорю, — смотря какой нож. Этот мою жизнь спасал побольше, чем два раза.
Нож и в самом деле хороший. Рукоять наборная, из черного плексигласа, баланс — замечательный. Как мне его в 42-м подарили, так с ним и хожу.
Рыжая на меня косо так посмотрела, наклонилась и вытащила финку из сапога.
— Возьми. Но клятва моя остается в силе.
Вот ведь привязалась.
— Ну и что ты теперь делать за меня будешь? — спрашиваю. — А, слуга? Сапоги чистить или тарелку подносить?
А рыжая на меня странно как-то глянула и отчеканила:
— Все, что прикажешь!
Хм. Это как же понимать? Приказать-то я много чего могу, с меня станется.
— Я думаю, воин, — вмешался командир, — что нам стоит поторопиться, если ты не предпочитаешь есть суп остывшим. А тебе, Карален, если ты и в самом деле собралась прислуживать за столом или хотя бы находиться за ним, не мешало бы переодеться.
Рыжая подбородок вскинула, четко развернулась и зашагала прочь походочкой своей танцующей. Черт, до чего красивая все-таки девчонка — глаз не оторвать. Я бы так стоял и любовался, если бы мне папаша руку на плечо не опустил.
— Пойдем, воин. А то ужин и в самом деле остынет.
Ну, я и пошел. Ремень свой только по дороге прихватил.
Суп у них неплохой оказался. Густой, вроде как из горохового концентрата, но вкус другой. А хлеб дрянной, даром что белый. Я, правда, белый хлеб последний раз еще в госпитале ел, но вкус запомнил. А этот — пресный какой-то, явно не доложили чего-то.
Кроме меня, за столом еще четверо было. Сам командир — его, оказывается, Аулеем звали, жена его Матика — копия дочки, только, понятно, постарше. Хотя если бы не сказали, в жизни бы не поверил, что она ей мать. Ну, не выглядит она на свои сколько-ей-там. Сестра старшая — да, но не мать.